Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

Они въехали в долину, пересекли крошечную речушку и поднялись по дальнему склону, который представлял собой недавно сжатое поле со стерней. Лес заслонял обзор на севере и западе. Незадолго до того, как они добрались до северного леса, де Бюш направил коня влево и нырнул в дубраву, окольцовывающую холм. Когда Томас въехал под деревья, то заметил, что невысокие холмы к северу заполнены отступающими людьми. Почему? Французы потерпели поражение, о котором он не знал? Но, так или иначе, они отступали: многие сотни воинов уходили на север, тогда как на английском холме еще бушевало сражение.

Маленькая ящерка перебежала Томасу дорогу. Хороший это знак или дурной? Как бы ему хотелось, чтобы сейчас при нем оказалась высушенная собачья лапа, которую он долгое время носил на шее в качестве талисмана: лапа, принадлежавшая, как похвалялся Томас, святому Гинфорту – псу, причисленному к лику святых. Как могла стать святой собака? Вспомнив, что перед битвой он не исповедался и не получил отпущения грехов, Томас перекрестился. Если его убьют, подумалось ему, он попадет в ад. Бастард снова прикоснулся к месту, где прежде висела лапа, и натянул поводья. Все лошади уже остановились; они били копытами по земле и мотали головами.

– Знаменосец! – позвал капталь.

– Мессир?

– Английский флаг.

Знаменосец развернул белый стяг с жирным красным крестом святого Георгия.

– Оружие, господа, – произнес капталь с сильным английским акцентом.

Он широко улыбнулся, зубы его казались очень белыми на фоне загорелого лица, оттененного шлемом.

– А теперь разобьем их!

С этими словами он пришпорил коня и выехал из леса. Латники и лучники последовали за ним. Когда Томас выбрался на солнечный свет, перед ним вдруг предстала сгрудившаяся у живой изгороди французская армия, и он понял, что капталь провел их по широкой дуге, так что теперь они заходили французам в спину.

Латники с копьями держали их поднятыми. К длинным древкам был прикреплен черно-желтый прапорец с цветами капталя. Перед отрядом тянулась небольшая живая изгородь, но в ней имелись проходы, и всадники проскользнули через них, перестроились по другую сторону, и капталь пустил коня в короткий галоп. Мир Томаса наполнился грохотом копыт, дьявольским топотом, служившим контрапунктом барабанам французов. А те, похоже, не замечали налетающих с тыла всадников.

Теперь они неслись по лугу. Томас перевел лошадь в короткий галоп. Уже близко. Французы находились всего в двух перелетах стрелы, и сто шестьдесят всадников рассредоточились в линию. Вниз в неглубокую ложбину, потом вверх по склону, где лошади топтали поломанные виноградные лозы. Высоко реял стяг святого Георгия, копья опустились в боевое положение, шпоры пошли в ход, и кто-то крикнул:

– Святой Георгий!

– Святая Квитерия! – подхватил один из гасконцев.

– И бей их! – взревел капталь.

Всадники гнали боевых коней и скакунов со всей возможной скоростью, и задние ряды французов, где укрывались самые трусливые, обернулись и увидели надвигающихся на них огромных животных и воинов в доспехах. И были разбиты еще до того, как атакующие ударили по ним. Флаги летели наземь, воины бежали, неуклюже переставляя ноги в тяжелых доспехах. Потом кони оказались среди них, копья пронзали покрытые сталью тела; секиры опускались, разрубая наспинники и дробя кости, наполняя осенний воздух кровавым туманом. Томас слышал, что вопит, как дьявол, и ощутил крайнее возбуждение.

– Святой Георгий!

Шип на конце его алебарды врезался в шлем француза, и Томас воспользовался инерцией разбега лошади, чтобы высвободить оружие.

Барабанщик бросил свой огромный нэйкерс и побежал, но один из всадников повернулся и как бы походя расколол ему череп мечом, а потом развернулся, чтобы атаковать французского рыцаря. Взмах мечом, и клинок француза сломался. Лошадь гасконца лягнула и сбила врага на землю копытом. Сэм секирой рубил арбалетчиков.

– Ненавижу проклятых арбалетчиков! – крикнул он и опустил оружие на голову одному из стрелков. – Это как яйца колоть, – заорал он Томасу. – Кто следующий?

– Плотнее держись! – скомандовал капталь.

Их было всего сто шестьдесят, а баталия короля Франции насчитывала три тысячи воинов, но эти сто шестьдесят рассеяли задние шеренги французов, которые теперь удирали обратно на запад. Передние ряды, дерущиеся за изгородью, слышали звуки заварухи, и вся баталия подалась назад, тогда как англичане издали победный рев и двинулись вперед. Появились еще всадники, на этот раз с южного конца строя, – то была менее скоординированная попытка довершить панику. Французы и впрямь запаниковали. Они побежали. Король отдал своим людям приказ отступить.

Сто шестьдесят человек надломили армию, но их по-прежнему было намного меньше, чем врагов. Осознав это, французы начали образовывать строй, чтобы отразить конных.

Трое из них отрезали Питта, молчаливого лучника, и Томас с ужасом видел, как враги свалили секирами его лошадь, вытащили Питта из седла и забили насмерть палицами. Томас бросился на них, но опоздал. Он дико взмахнул алебардой и рассек шею противника.

– Ублюдки! – завопил он, потом быстро развернул лошадь, уклоняясь от ударов секир.

Он отошел вслед за капталем на север, за пределы досягаемости французского оружия.

Англичане вышли за изгородь, атаковали французов, и те снова ударились в бегство. Они улепетывали, а их преследовали спешенные латники, которые все в большем количестве появлялись в брешах изгороди, да к тому же еще и всадники наседали с юга.

Это походило на то, как пастухи гонят стадо овец. Всадники скакали рядом и угрожали, однако французы не предпринимали попыток перестроиться и бежали на запад. Орифламма исчезла, но Томас видел синий с золотом французский штандарт, который все так же реял в центре утратившей порядок массы.

Все больше и больше англичан и гасконцев разбирали своих лошадей, чтобы присоединиться к погоне. Они спускались в неглубокую долину, потом взбирались к плоской вершине Александрова поля, откуда этим утром атаковали французы. Теперь настал черед конных атаковать. Группы всадников налетали на паникующих французов. Они размахивали оружием, лошади кусались, паника среди французов разрасталась по мере того, как их строй распадался. Оставшиеся сплоченными небольшие отряды пытались обороняться. Знатные сеньоры кричали, что они богаты и желают сдаться. Английские стрелки, оставив луки, использовали свою гигантскую силу, размахивая секирами, палицами и молотами. Люди орали, кто в кровавом угаре, кто от ужаса. Французская армия утратила всякое подобие порядка. Их разбивали на все меньшие и меньшие группы, а впавшие в боевой раж англичане, с потными лицами и стиснутыми зубами, желали только убивать и убивать. Что они и делали. Один француз отражал атаку двоих лучников, отбиваясь от их секир своим мечом; потом он сделал шаг назад, споткнулся об убитого и тоже упал. Лучники прыгнули, взмахнув секирами; француз завопил, когда лезвие раздробило ему плечо. Он попытался встать, снова упал и с силой взмахнул мечом, парировав удар секиры. Томас видел, как француз стиснул зубы, а его лицо исказилось от неимоверных усилий. Латник остановил еще один удар, а потом вскрикнул, когда второй лучник разрубил ему мышцу бедра. Раненый попытался заколоть англичанина мечом, выплевывая зубы, закушенные с такой силой, что они сломались, но этот отчаянный выпад был отражен, и секира опустилась ему на лицо, а шип алебарды вонзился в живот. Несчастный затрясся всем телом в чудовищной судороге, расставаясь с жизнью. На миг мелькнуло выглядывающее из шлема лицо, залитое кровью, но оно исчезло, когда лучники опустились на колени, обшаривая труп.