Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

Прежде нежели решилась я везти в

столицу огромную тетрадь своих записок

на суд и распоряжение Александра

Сергеевича Пушкина, в семье моей много

было планов и толкований о том, как это

покажется публике, как примут, что скажут?..

Брат мой приходил в восторг от одной мысли,

какое действие произведёт на публику

раскрытие тайны столь необычайного

происшествия...

Осень 1829 года выдалась в Вятской губернии тёплой. Уже начинался октябрь, а дни стояли ясные, по-летнему солнечные. Надежда, как это бывало летом, рано поутру седлала лошадь, надевала тёмно-синий уланский сюртук и картуз и отправлялась на верховую прогулку далеко за город.

В последнее время она ездила к почтовому тракту, ведущему из Сарапула в Казань. Там она рассчитывала встретить своего младшего брата Василия. Ему давно пора было вернуться из четырёхмесячного отпуска, который он проводил нынче на кавказских минеральных водах. Но дни шли за днями, Василий не появлялся. В семье Дуровых уже начали беспокоиться о нём.

Четыре года назад Василий Андреевич вышел в отставку из Ямбургского уланского полка, где дослужился до чина ротмистра и ожидал назначения на пост командира эскадрона. Лишь по настоянию отца он покинул службу, которая ему очень нравилась.

Так было решено на семейном совете: Андрей Васильевич в свои шестьдесят восемь лет уходит и передаёт должность городничего сыну. Поддержанное вятским губернатором, это решение легко прошло через Сенат. Василий встал у кормила городской власти, находясь как бы под присмотром и руководством престарелого отца.

Но через год старик Дуров умер, и двадцатишестилетнему ротмистру в дальнейшем пришлось в одиночку разбираться в хитросплетениях сарапульской жизни. Город бурно рос. В нём прибыльно вели дела владельцы мыловаренных, пивоваренных и нефтяных заводов.

Пользуясь трудом пленных французов, здесь построили каменные торговые ряды недалеко от Вознесенского собора, казённые палаты для Окружного суда, новые дома для богатеющего купечества, перепланировали и расширили Соборную площадь, что выходила прямо к Каме.

Одна из лучших в городе усадеб принадлежала городскому протоиерею Петру Акундиновичу Онисимову. Он поселился в Сарапуле не очень давно, возвёл двухэтажный дом, при нём разбил великолепный сад. Там росли диковинные деревья и цветы, звенели фонтаны, на дорожках, посыпанных песком, разгуливали павлины.

Такой же идеальный порядок протоиерей жаждал навести в душах и мирской жизни церковного причта и своих прихожан. Он был страстным обличителем человеческих пороков: пьянства, прелюбодеяния, чревоугодия, стяжательства, неверия. Высокий, худой, с пышной бородой и горящими глазами фанатика, он походил на библейских старцев, во время оно давших язычникам истину слова Божия. С церковного амвона отец Пётр произносил длинные проповеди о святости и благочестии, пугая своей яростью сарапульцев. Вскоре, однако, у него в городе появились сторонники, жадно внимавшие речам этого праведника.

В прошлом, 1828-м году, протоиерей сам определил своего главного противника. Он вступил в жестокий конфликт с Василием Дуровым. Началось все со стычки в Сретенской соборной церкви, когда Пётр Онисимов в высокоторжественный «царский день» при всём честном народе не допустил молодого городничего после литургии подойти целовать крест Спасителя, потому что Дуров был в перчатках. За это Василий подал на священнослужителя рапорт вятскому губернатору, тот отправил его на рассмотрение губернского правления, и дело дошло до судебного разбирательства, где действия обеих сторон были признаны одинаково неправильными [95] Труды Вятской учёной архивной комиссии. Вятка, 1913. Вып. 3-й и 4-й. С. 196 — 202. Рапорт В. А. Дурова № 704 от 26 октября 1828 г. Дело № 1053 за 1828 г. из архива Вятского губернского правления. .

Пока чиновники в Вятке слушали свидетелей, проводили экспертизы, трактовали разные статьи закона, что заняло в судебном деле 103 страницы, весь Сарапул доподлинно знал, что настоящей причиной суровых обличений протоиерея были, конечно, не перчатки, вовремя не снятые у креста, а жизнь семьи дворян Дуровых, протекавшая на виду у здешних жителей.

Протоиерей порицал как противное воле Бога деяние старшей сестры Василия Надежды, которая отринула участь своего пола, служила в армии и сейчас продолжала носить мужской костюм. В частных беседах Пётр Онисимов рассуждал о том, что она должна принести церковное покаяние, отмаливать свой грех в монастыре, но публично нападать на отставного штабс-ротмистра Александрова, осенённого великим именем опочившего в бозе государя императора, всё-таки не решался.

Другое дело — Василий. Многие в городе осуждали его. После смерти отца он стал вести образ жизни совершенно разгульный. Протоиерей Пётр, провинциальный блюститель нравственности и столп веры в купеческом Сарапуле, именно на это обстоятельство и указывал ему в гневном своём выговоре у Креста Господня.

Десятки людей, бывших в церкви в тот час, слышали его и поняли, о чём он говорил, хотя священнослужитель прибегал к иносказаниям и разным гиперболам.

Да, в Сарапуле знали, что молодой городничий устраивает в старом доме Дуровых на Владимирской улице кутежи, где участвуют сыновья некоторых купцов и дворян, а также — женщины лёгкого поведения. Знали, что его любострастие порой переходит всякие пределы, и он недавно смягчил приговор одной миловидной торговке — её должны были сечь кнутом, — чтобы затем в тюрьме насладиться её прелестями.

В городских делах порядка тоже стало меньше, ибо Василий вершил их весьма пристрастно. Купцы быстро раскусили его и говорили, что новый градоначальник — барин простой и деньги берёт. Отличился он и тем, что установил ряд новых поборов. Например, с нищих, шатающихся «меж двор», потребовал, чтоб они платили пять рублей ассигнациями, и только тогда разрешал им побираться год, до следующей уплаты оброка.

В особо сложных ситуациях местное общество прибегало к самому верному средству: жаловалось на проделки Василия Андреевича его старшей сестре. Она одна могла утихомирить расходившегося не в меру молодца, хотя вмешиваться в подобные дела не любила. Злые языки приписывали сие благотворное воздействие крепкой трости с костяным набалдашником в виде фигуры лежащего льва, с которой штабс-ротмистр Александров почти не расставался из-за контузии и раны, полученных в 1812 году.

Отчасти это было верно. Василий слушался старшую сестру. Он её любил, уважал и боялся. После смерти Андрея Васильевича Надежда стала для него единственным авторитетом. Никогда не забывал он, что это она сумела уговорить отца забрать его из Горного корпуса и увезла в 1813 году с собою в армию, где, пользуясь своими связями, устроила служить не куда-нибудь, а в лейб-гвардии Уланский полк.