Зинаида Чиркова - Украденный трон

— Ксения, ты ли это?

— Кто это Ксению зовёт, — пробормотала юродивая. — Давно уж её на свете нет...

— Это я, Степан, брат твоего мужа, — продолжал Степан всё так же тихо.

И вдруг Ксения вскочила на ноги, рванулась к решётке. Цепи натянулись, зазвенели.

— Степанушко, милый, скорей... — закричала она.

Он прижался к самой решётке, ловя её слова, ловя её взгляд, голубое мерцание её глаз, глядя на бледный закушенный рот.

— Скорей, беги. Лесная, двадцать. Голубевы там живут, пусть сей же час бегут на Охту. Там муж жену хоронит... Могут не успеть, беги скорей...

Он рванулся от решётки, поражённый услышанным.

— Ксения, я тебя отсюда вызволю, — тоже закричал он.

— Скорей беги, слышишь, скорей, не мешкай.

— Ксения, я пришёл повидать тебя. О каком муже ты говоришь, о какой жене?

— Не спрашивай ничего, беги скорей, ещё успеешь...

Он пытался что-то сказать, разглядеть её, но она, словно не слыша его слов, гнала и гнала его на какую-то незнакомую ему улицу, кричала, торопила.

Он уже уходил, а она всё кричала ему вслед:

— Скорей, да не забудь, Голубевы они, Голубевы...

Ошеломлённый, вышел Степан к дрожкам, стоявшим во дворе крепости. Что это, куда она посылает его, куда торопит...

Что ж, если она сказала, значит, надо ехать, сыскать эту улицу, сыскать Голубевых. Он только горько усмехнулся и сел в дрожки. Что за Голубевы, что за дела?

Улица Лесная сыскалась быстро, недалеко от крепости, и дом Степан тоже нашёл скоро. Покосившийся, осевший на один бок домишко весь почернел, крыша словно бы пришлёпнула его к земле, тесовая дранка почернела и позеленела от дождей и заросла мхом. Крохотные окошки глядели на улицу слепо и уныло. Ни забора, ни калитки у дома не было, и Степан прямо по нерасчищенной полосе снега зашагал к низенькой двери с железным засовом.

Постучал, не получил ответа и потянул засов.

Дверь со скрипом отворилась. Перед глазами оказалась узенькая лестница, ведущая в жилые комнаты. Чистый девичий голос пел, раскатываясь в тёплом воздухе низеньких комнатушек сочно и нежно.

Степан постучал в стенку, чтобы предупредить о себе хозяев, покашлял для верности. В комнатах замолчали, и старушечий заскорузлый голос спросил:

— Кто там?

— Курьерская почта, — невесело пошутил Степан.

Высунулись два лица: нежное — тонкое девичье и старое — сморщенное, вдовье.

Обе испугались, но не подали виду и пригласили войти.

— Я поспешно, — сказал, сам дивясь себе, Степан. — Тут, что ли, живут Голубевы?

— Да, это мы, — нежно пропел девичий голос, и девушка растерянно показала рукой на старушку, — мамаша и я...

— Ничему не удивляйтесь, — снова сказал Степан, всё ещё стоя в самом низу крохотной лестницы. — Знаете вы юродивую Ксению, она ещё называет себя Андреем Петровым?

Обе растерянно переглянулись. Бывала у них Ксения, да уж давно не заходит.

— Простите за ради Христа, — серьёзно сказал Степан, — но вот вишь какая задача. Она сказала, да наказывала скоро-скоро бежать на Охту. Там-де муж жену хоронит. Не знаю я, — честно признался Степан, — а только кричала криком, чтоб скорее вы шли на кладбище, на Охту...

— Вот так новость, — рассмеялась молодая Голубева, — что нам за дело до какого-то мужа, до какой-то жены... Да вы проходите, мы вас чайком угостим, у нас как раз самовар поспел...

Степан нахмурился. Он и сам толком ничему не верил, но боялся даже в малом ослушаться Ксении.

— У меня тут дрожки, — смущённо пробормотал он, — может быть, я вас и подвезу.

— Никуда мы не поедем, — посуровела, поджав морщинистые губы, старуха Голубева. — Это ж надо... Да и вас мы не знаем, кто вы такой...

— Ну, ежели боитесь, идите пешком, а я вслед вам поеду, — продолжал настаивать Степан.

— Вот чудеса, — опять рассмеялась молодая девушка, — вдруг входит человек и приказывает, чтобы мы куда-то бежали...

Старуха остро посмотрела на девушку. Алые губы, русая коса, заплетённая голубой лентой, широкие серые глаза, румянец во всю щёку. Белое платье из простенькой материи сидит на ней как влитое, и вся она, плотная, свежая, как наливное яблочко.

— Не убудет от вас, — сердито громыхнул Степан. — Может, и не надо ходить, да только юродивая кричала, а она зря не кричит...

— Собирайся, Наталья, — кивнула старуха. — Пошли, заодно и прогуляемся...

— Ну, мамаша, смешная вы какая, — упрямо дёрнула плечом Наталья. — Право, какие-то сказки.

— Собирайся, — уже строже повторила мать, и Наталья кинулась в комнаты.

Степан всё ещё стоял у края крохотной деревянной лестнички. Люди ему не поверили. Самой бы Ксении поверили...

Но по лестничке уже спускались старуха в потрёпанном синем салопчике и тёплой тяжёлой шали и девушка в тёмном капоре.

Они осторожно, вслед за Степаном, вышли на незакрытый забором двор и заторопились, закрывая лица от резкого, с последним рыхлым снегом ветра.

Степан тихонько ехал за ними, не спуская глаз с двух хрупких фигурок.

На старом Охтинском кладбище отпевали молодую женщину, погибшую родами. Возле разверстой могилы стоял на брусьях богато изукрашенный гроб, чёрная почва лоснилась, словно отверстая рана в земле. Немногочисленные провожающие стояли тихо, слушая привычные слова заупокойной молитвы, сопровождавшей умершую в последний путь. На коленях у гроба стонал и плакал молодой доктор с развевающимися по ветру русыми волосами. Он то заламывал руки, то снова и снова целовал холодный лоб покойницы, прикрытый лёгким газовым лоскутом.

Голубевы подошли к могиле и встали напротив доктора, проникнутые торжественной печалью церемонии.

Степан остановился поодаль и вспомнил похороны брата, матери, отца. Эта скромная церемония сильно отличалась от тех. Небогат, видно, молодой безутешный доктор и сильно любил свою красавицу жену.

— Как же я не уберёг тебя, — шептал он запёкшимися от жара губами. — Почему же ты ушла от меня, что я буду делать теперь один на свете, кто утешит меня, кто успокоит мою душу...

Доктор шептал и шептал слова, обращённые к покойнице как к живому человеку.

Степан видел, как маленькая птичка носилась вокруг могилы, то присаживаясь на ветку росшей неподалёку берёзы, то вскакивая на могильные плиты, то кружась над самой церемонией...

Голубевы стояли, низко опустив головы, старательно пряча глаза, держась за руки и не подходя близко.

Внезапно птичка села на плечо младшей Голубевой.

Та удивлённо повела на неё глазами. Птица не улетала...

Застучали молотки могильщиков, скрылось под крышкой бледное лицо покойницы.

Доктор медленно встал с колен, невидящими глазами обвёл стоящих вокруг могилы. Из тумана выплыло и остановилось перед ним лицо девушки и взмахивающая крохотными крылышками птица. Доктор сморгнул слёзы. Птица спокойно сидела на плече девушки, стоящей поодаль...