Зинаида Чиркова - Украденный трон

Мирович нерешительно остановился на пороге, разглядывая беспорядок, учинённый попойкой, и вдыхая резкий запах спиртного, разлитый в воздухе.

Мимо него проскользнул солдат в перчатках и бывшей когда-то отглаженной и снежно-белой куртке. Он нёс очередную партию бутылок на квадратном подносе.

Мирович всё стоял, не зная, к кому из офицеров обратиться, и молчаливо наблюдал за пирушкой.

— Кто-то к нам пожаловал, господа, — поднялся из-за стола не самый пьяный из офицеров и подошёл к Мировичу, протягивая руку.

— Добро пожаловать в наш гостеприимный дом. — Он дружески тряхнул руку Мировича. — Недавно из столицы?

— С вашего разрешения, — как на параде отрапортовал Мирович. — Нарвского полка подпоручик Василий Мирович. Приехал из Санкт-Петербурга с пакетом к его милости графу Панину Петру Ивановичу.

— Князь Телятев, — представился хозяин. — Прошу за стол. Мы тут отмечаем некое событие...

Офицеры протягивали Мировичу руки, пока он обходил стол и знакомился. Было их человек двадцать, и все уже изрядно нагрузились.

— Пропиваем друга, — горестно сказал один из них, мотнув кудлатой головой, — женится наш хозяин, князь Телятев, на немочке...

— Имею честь, — слегка склонился перед Мировичем князь Телятев, — замечательную жену вывезу из Пруссии. Прелесть как хороша, а богата...

Он склонился перед Мировичем, приглашая его за стол.

Василий поймал себя на неприятной мысли. Золото к золоту бежит, вот ведь и сам богач, и ещё немку богатую отхватил...

Но он быстро прогнал эту мысль и принялся поспешно догонять новых знакомцев по части еды и питья...

За столом становилось всё более шумно, кто-то уже затянул громкую русскую песню, немилосердно фальшивя и коверкая слова, кто-то уткнулся носом в тарелку и видел прекрасные сны, а кто-то ещё хорохорился и открывал новые бутылки.

— Господа, — покачнувшись, встал со своего места Телятев, — предлагаю тост за новую русскую фамилию, за нового государя Петра Феодоровича и новую герцогиню Екатерину Алексеевну...

— Шалишь, брат, — вскочил проснувшийся помятый капитан Астапьев, — вперёд надо выпить за упокой души государыни Елизаветы...

— Не возражаю, — весело откликнулся Телятев и все молча, стоя выпили тост.

— А вот теперь уж и за новых государей, — опять громко прокричал Телятев...

Тост выпили тоже стоя, как и положено пить за царскую фамилию...

Мирович ещё в дороге узнал о кончине Елизаветы и всё время лелеял в душе надежду, что теперь-то уж, при новом государе, дела его в Сенате продвинутся, что теперь-то уж он получит право распорядиться теми богатствами, что остались после деда и бабки, и уже не станет так бедствовать...

— А каковы-то будут новые государи, — мрачно произнёс Астапьев, — говорят, тянут к немцам...

— Не сметь говорить плохо о государях, — закричал Телятев, — мы пол-Европы завоевали, теперь стоим крепкой ногой на шее у Фридриха, отчизна наша непобедима, а русский солдат беззаветно храбр...

— За русского солдата, за Россию-матушку, — закричали голоса, и снова лилось вино, пятнами расползаясь по скатерти, и снова свешивались головы в тяжёлом хмелю...

После грандиозной попойки, как уж и водилось, составились партии в карты. И Мировича, как самого трезвого, пригласили в одну. Он отнекивался безденежьем, усталостью с дороги, но новые знакомцы быстро усадили его за стол. Хмельные, бесшабашные офицеры скоро проигрались, но сыпали червонцами и империалами, и Мирович скоро понял, как жалок он со своей игрой на копейки в петербургских казармах. Тут игра шла по-крупному, ставились на кон тысячи...

Мирович выигрывал, под рукой его скопилась кучка империалов. Вдруг один из хмельных игроков, разобиженный большим проигрышем, вскочил и уставился на Василия.

— Передёргиваешь, сволочь, — закричал он.

— Как вы смеете, сударь, — вскочил в свою очередь Мирович, хватаясь за палаш, — извинитесь, не то дуэль...

Их едва растащили, уговаривая идти спать и кончать игру. Виновник ссоры нехотя извинился перед Мировичем, пирушка быстро угасла, и все отправились на покой...

Весть о несостоявшейся дуэли и обвинении в адрес Мировича быстро разнеслась по полку, и когда он наутро явился к Петру Ивановичу Панину, тот встретил его хмурой миной и недоверчивым взглядом...

— Побудете у меня адъютантом, — сказал он ему, — а там будет видно.

С таких неприятностей началась заграничная служба Мировича, пустяковых, казалось бы, неприятностей, но вскоре он почувствовал, что товарищи смотрят на него косо, не заговаривают и не стараются откровенничать. Это недоверие озлобило Василия, сделало его пребывание за границей едва ли выносимым. Однако продолжалось оно недолго. Вскоре было объявлено, что войска отводятся в Россию, что Берлин будет возвращён Фридриху, что император готовит мир на самых невыгодных для России условиях...

Екатерина чувствовала себя подвешенной за тонкую ниточку над пропастью. Стоит Петру взмахнуть ножом, перекусить, перерезать, перегрызть эту тонкую нить, и она стремглав полетит на дно пропасти, ломая о тугие струи воздуха, ставшие кинжальными, руки и ноги, а потом упадёт на острые иглы скал внизу, и камни пройдут через её тело, прорвут нежную плоть и пригвоздят её к горам. А потом с ближайших вершин спустятся грифы, орланы, орлы, стервятники, могильники и расклюют её прекрасные карие глаза, вырвут её пышные каштановые волосы, и ничего не останется от красивой женщины, только кучка белых костей...

Она с трудом прогнала это видение, зажмурив глаза и тряся головой. Что за глупости? Пока есть эта тонкая нить, она взберётся по ней на вершину, станет там, озирая окрестности властным, твёрдым, торжествующим взглядом.

Да, нить тонка. Ещё сегодня, перед парадным обедом, Дмитрий Васильевич Волков шепнул ей, что готов манифест о свержении её, императрицы, о заточении её в монастырь или отсылке на родину, в Штеттин, — для места назначения оставлена пустая строчка на бумаге. И о возведении на престол новой императрицы — для имени оставлено пустое пространство...

Два пустых места в двух манифестах. Она должна опередить события. Эти чистые строчки не должны заполниться...

Екатерина приказала послать за Алексеем Орловым.

И тут Шаргородская, как всегда бесшумно скользнув в кабинет, доложила о княгине Дашковой.

«Вовремя, — подумала Екатерина, — теперь все силы на учёте. Нет, судьба моя не такова, чтобы поведение мужа стало реальностью. Я верю в судьбу, — повторила она и, скользнув рукой под лиф, сжала в руке крохотный медный грошик. — Юродивая дала мне эту корону, и она будет на моей голове...»

Дашкова прошла в кабинет Екатерины. Императрица не выглядела уставшей, заплаканной или хотя бы смущённой тем случаем, что произошёл на парадном обеде. Она с улыбкой пошла навстречу маленькой княгине, ласково обняла её и провела к мягкому канапе у окна.