Алексей Югов - За землю русскую. Век XIII

И впрямь, даже в баньку наутро позвал князя Мирон.

— Осмелился, велел баньку истопить... попарься, Олександр Ярославич.

После бани беседовали на завалинке избы.

— А если и сюда досочатся татары, тогда что? — спросил Невский.

Мирон Фёдорович ответил спокойно:

— Уйдём глубже. Только и всего. И опять же своё станем делать: губить их, стервь полевскую!.. Набег сделаем — и к себе домой: пахать. А как же, Олександр

Ярославич, ведь вся земля лежит впусте, не пахана, не боронована!.. В страдно время половину людей с жёнками дома оставляю, а половину в засаду беру. Пахать да боронить — денёчка не обронить!.. Пахарю в весну — не до сну!..

— Чем воюете? — спросил Невский.

— А кто — копьём, кто — мечом, кто — топорком, кто — рогатиной, словом, кто чем. Иные луком владеют. А я гасило предпочитаю...

Невский любовался могучим стариком и недоумевал: Мирону Фёдоровичу минуло уже семь десятков, а он будто бы ещё крепче стал, чем в первую их встречу на глухой заимке.

Да и здесь была у него та же заимка. То и дело слышались властные, хозяйственные окрики старика:

— Делай с умом! Не успеваете? А надо с курами ложиться, с петухами вставать!.. Тогда успеете!.. А вы отправляйтесь дёрн резать! — распоряжался он, поименовывая с десяток человек.

И все безропотно ему подчинялись.

Забегал в кузницу, крытую дерновиной, торопил ковку лемеха, колёсных ободьев, копий и стрельных наконечников.

Навстречу ему попалась молодая женщина. Старик напустился на неё:

— И где ты летала, летава! Робенок твой себя перекричал! Кто за тебя сосить робенка станет? Я, что ли?

А когда женщина, заспешив, прошла к зыбке, подвешенной на суку, Гасило с гордостью кивнул в её сторону и сказал князю:

— Намедни, как в засаду ходили, троих татар обушком передобанила!.. Ненавидит она их — у-у! — зубами скрипит, когда морду татарскую увидит!..

И тогда Невский спросил его, где его младшая сноха — Настя.

Старик помрачнел.

— В живых её нету, Олександр Ярославич, — ответил он. — Упокой господи её душеньку светлую!.. А с нами же ушла... И вот не хуже этой (он кивнул на женщину, кормившую ребёнка) поганых уничтожала... Уж пощады от неё татарин не вымолит!.. Ну и они её не пощадили... Тяжело помирала: стрелою ей лёгкое прошибли... вынуть — где ж тут!.. Шибко мучилась... А ведь вот до чего ты запал ей в памяти — ласка твоя! — на одре смертном и то про твой подарок, про серёжки те, вспоминала. Сама, своей рученькой, через силу-то сняла их, подержала на ладони, да и отдаёт мне! «Ты, говорит, тятенька, может быть, ещё и увидаешь его когда, — отдай ему серёжки эти. Скажи: старалась не худая быть, чтобы не тускнели они на мне. Помнила, от кого ношу... И как, говорит, я ему сказала тогда, что только с мёртвой с меня сымут, вот так и есть!..»

Старик, отвернувшись, расстегнул ворот рубахи, распорол холщовую ладанку, в которой носил он на груди Настины серьги, и отдал их князю.

Из рассказа Мирона Фёдоровича Невский узнал следующее: татары Неврюя дохлынули и до заимки Мирона. Дома были в то время сам старик да старший сын Тимофей с женой. Младший, Олёша, с Настей работали на дальней пашне.

Когда принялись грабить, Мирон Фёдорович, не устранись, поднялся за своё добро. Его ударили с седла плетью-свинчаткой по голове и проломили череп. Старик упал замертво.

Тогда Тимофей с оглоблей кинулся на татар. Двоим размозжил черепа, сшиб с коня. Долго не подпускал к себе. Но его одолели-таки и скрутили волосяною верёвкою. М плаву подвергли надругательствам и умертвили. Потом снова принялись за Тимофея.

— Его к берёзе стали привязывать... А он этак осмотрелся через плечо, — соседи после рассказывали, — а верёвка срамная, грязная... Он у меня брезгливой был до нечистого!.. Свалил её плечиком, верёвку, да и говорит им: «И, говорит, русской, гады вы проклятые, звери вы полевские! Потто вяжете? Али я смерти испужался?.. Да я вот так на её, на смертыньку, этак гляжу!..»

И прямо-то глянул поверх их: «Стреляйте!..»

Они, проклятые, луки свои изладили — нацелились.

Тут старшой ихний... батырь... сказал по-ихнему, по-татарски, ну, словом, запретил убивать сразу, велел другие стрелы, тупые, накладывать: мученья чтобы больше принял... Но Тимофей мой Мироныч, упокой господь его душеньку, он и с места не рванулся, и оком своим соколиным перед погаными — от стрел их — не дрогнул, ресницей не сморгнул!.. Всего исстреляли... Последняя стрела в горло... Захлебнулся кровушкой своей... Тут его и не стало...

Долго сидели молча...

Наконец Ярославич вздохнул и от всей глубины души горестно и любовно глянул в скорбные отцовские очи.

— От доброго короля добрая и отрасль!.. — сказал он.

...Перед сном Гасило пришёл в избу, где расположился Александр Ярославич. Он пришёл предупредить князя, чтобы тот ночью не встревожился, если услышит ненадолго крики ц звон оружия близ лесного их обиталища.

— Поганые хочут этим лесом ехать с награбленным русским добром — баскаки татарские. Разведали молодцы наши... Так вот, хочем встретить злодеев! — сказал старик.

— В час добрый! — отвечал Александр. — А сон у меня крепок: не тревожься, старина.

Однако известие, принесённое Мироном, встревожило Гришу Настасьина. Он поделился тревогой своей с начальником стражи, и тог на всякий случай усилил сторожевую охрану и велел держать коней под седлом.

Григорий лёг в эту ночь в одежде и при оружии. И когда сквозь чуткую дремоту донеслись до его слуха отдалённые крики и звон оружия, Григорий осторожно, чтобы не разбудить князя, вышел из избы. С крылечка виден был сквозь деревья свет берестяных факелов. Настасьин сел на коня. Начальник стражи послал с ним одного из воинов.

Ехать пришлось недолго. Густой, частый лес преграждал дорогу всадникам. Они спешились, привязали коней и пошли прямо на свет. Уж попахивало горьким дымком. Лязг и звон оружия и крики боевой схватки слышались совсем близко.

Но когда Настасьин и сопровождавший его воин продрались наконец сквозь лесную чащу и выбежали на озарённую багровым светом поляну, то всё уже было кончено. Сопротивление татарского отряда прекратилось. Захваченные в плен каратели сгрудились, окружённые мужиками, и похожи были на отару испуганных овец.

Один только их предводитель глядел на русских гордо и озлобленно. Это был молодой, надменный, с жирным, лоснящимся лицом татарин в роскошной одежде. Но оружие у него было уже отнято и валялось в общей куче при дорого. Ридом лежали груды награбленного татарами добра.

Из татарского отряда было убито несколько человек. А из нападавших гасиловцев один рослый и могучий парень лежал навзничь, раскинув руки, и без сознания. На голове у него сквозь русые кудри виднелся тёмный кровоподтёк.

Настасьин, едва только оглядел место боя, сразу же быстрым шагом подошёл к поверженному воину и опустился возле него на колени.