Зинаида Чиркова - Корона за любовь. Константин Павлович

Наступала весна, тихая оттепель протаивала чёрные дорожки на бульварах, а темневшая каша мостовой то и дело залетала комками грязи и подтаявшего снега в окна кареты, и передок её был весь залеплен этой стылой землёй пополам со снегом.

Но всё также ярко вонзался в небо шпиль Петропавловской крепости, а кораблик на стреле Адмиралтейства, как и в былые времена, когда Михаил Петрович был ещё юнкером и служил в столице, по-прежнему отблёскивал в бледных лучах северного солнца.

Маргарита никогда ещё не бывала в столице и лишь изредка поглядывала в крохотное оконце, надеясь со временем побегать по улицам, измерить шагами все её неоглядные проспекты, побывать в соборах и церквах. Кирилл, насупившись, сидел в углу кареты, не удостаивая столицу даже беглым взглядом: слишком тяжело ему было расстаться с милой его сердцу семьёй и начать взрослую жизнь в казармах.

Михаил Петрович ещё больше удивился, когда стал беседовать со своим двоюродным братом, всю жизнь прожившим в столице и предложившим ему своё гостеприимство. Он сообщил боярину Нарышкину, что у ворот Зимнего дворца повешен большой ящик, куда можно опустить прошение, и государь сам ответит на него уже в течение двух-трёх дней, публикуя объявление в «Ведомостях».

Но между словами двоюродного брата уловил Михаил Петрович нотку страха и удивления перед так скоро изменившей свой облик столицей и распоряжениями нового государя.

— Поначалу все безмерно дивились, — рассказывал второй Нарышкин, — что новый государь никаких жестокостей не проявил. Думали, что Платона Зубова зашлёт в ссылку, всех секретарей покойной государыни отрешит от должности, разгонит Сенат. Новая метла, известно, чище метёт... Нет, порядок и справедливость возгласил государь. А теперь только каждый день за голову хватаемся, чтобы уберёг Господь от гнева государева.

Однако поспособствовать двоюродному брату в просьбе всё же решился и на неделе уже сообщил Михаилу Петровичу, что аудиенция у великого князя Константина состоится и пусть идёт он туда вместе с Кириллом и дочерью Маргаритой.

Накануне этого дня Маргарита и Михаил Петрович долго обмысливали, что и как сказать великому князю, под началом которого был теперь Преображенский полк, куда определили Кирилла и мог быть определён Поль Ласунский.

Михаил Петрович намеревался опустить прошение о разводе дочери в тот самый ящик, о котором ходило столько слухов, и уже приготовил большой конверт с сургучными печатями, но, к своему удивлению, не увидел на воротах никакого ящика. Его уже приказали снять, поскольку слишком уж много было глупых и смешных прошений, а потом начали попадаться пасквили и карикатуры на самого императора.

Так с пакетом в руке и приготовленными бумагами Михаил Петрович и вошёл впереди своего семейства в приёмную залу Константина.

Обширная зала была битком набита военными — тёмно-зелёные мундиры из дешёвого сукна разнообразились лишь шарфами и отворотами, да палашами, оттопыривающими фалды позади, а высокие грубые ботфорты выше колен оттенялись белыми лосинами, туго обтягивающими бёдра.

Они едва дождались приёма. Проходили в высокие резные тяжёлые двери важные генералы, вылетая оттуда с красными лицами и взглядами, опущенными долу. Михаил Петрович уже приготовился к худшему, и лицо его вытягивалось всё более и более.

Кирилл с любопытством присматривался к новой воинской форме и тянулся перед каждым ожидающим. А Маргарита едва помнила себя от смущения и неловкости: в зале не было ни одного женского лица, и все взгляды обратились на неё.

Но пришла, наконец, и их очередь, смуглый бородатый грек Курута провёл их в кабинет великого князя. Отец низко склонился у самых дверей. Кирилл бодро вытянулся и отдал армейскую честь, а Маргарита присела в реверансе.

— Нарышкин Михаил Петрович, московский надворный судья, — шепелявя, вполголоса произнёс Курута, — с семейством...

Он поклонился и исчез за высокими дверями.

У окна стоял невысокий крепкий человек в таком же тёмно-зелёном мундире, но с андреевской лентой через плечо. Он резко повернулся к вошедшим молодым белокожим лицом с яркими голубыми глазами и пухлыми пунцовыми губами. Маленький его носик словно бы терялся среди толстых круглых щёк, а реденькие бачки по сторонам лица нисколько не добавляли ему возраста.

— Пройдите, приветствую вас, — низким густым голосом сказал он, и Маргарита, наконец, подняла глаза.

Взгляд его больших глаз с откровенным любопытством скрестился с её сверкающими зелёными глазами, она поняла, что произвела на великого князя хорошее впечатление, оттого почувствовала себя свободнее и легче.

Константин махнул рукой, приглашая их сесть. Михаил Петрович не сел, выжидая, когда и великий князь поместится в большом бархатном кресле, и только тогда осторожно присел на самый кончик стула. Кирилл и Маргарита остались стоять.

— В службу привёз младшего своего отпрыска, — сказал Михаил Петрович глухим голосом. От волнения у него вспотели руки, и он не знал, куда их деть.

— К нам, в Преображенский? — любезно спросил Константин.

— Так точно, ваше императорское высочество! — неожиданно звонким голосом прокричал Кирилл и приставил ладонь к виску.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Константин, отметив и правильную осанку пятнадцатилетнего парня, и его звонкий голос, и завидный рост.

— Вот, — подал бумаги Михаил Петрович.

Константин зашелестел листами.

— Завтра явиться на развод полка в мундире и с эспадроном, — коротко сказал он. — Курута всё объяснит, — махнул он рукой на закрытую дверь.

— Не оставьте милостями, — подал голос Михаил Петрович.

— А это уже от службы будет зависеть, — слегка улыбнулся Константин, — станет служить честно и истово — император отметит, а командиры будут взыскивать за каждый проступок...

Он ещё раз посмотрел на Кирилла и снова махнул рукой на дверь.

— Иди, скажешь Куруте, что я приказал в казармы...

Лихо щёлкнув каблуками, Кирилл повернулся и юркнул за дверь. Константин обратил взгляд на отца и дочь.

— Ещё одна просьба, ваше императорское высочество, — приподнялся Михаил Петрович. — Дочь моя, в замужестве Ласунская, приехала просить дать место мужу своему, Павлу Михайловичу Ласунскому.

— Помню, — задумчиво проговорил Константин, — мать его приезжала ещё при покойной государыне. Она не позволила сыну изменника служить, приказала жить в своих деревнях.

Маргарита молча смотрела на великого князя.

— Но наш император милостив, — скороговоркой продолжал Константин, — оставьте ваше прошение, я передам...

Михаил Петрович почтительно встал, склонился перед великим князем. Трясущейся рукой он передал пакет Константину и спохватился.