Таисия Наполова - Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

И как возвысил царь её родных! Отца, а с ним и Матвеева он пожаловал и чином думного дворянина, и вотчинами, и деньгами. А Матвеева назначили ещё и главой Посольского приказа. Это ли не возвышение и не особая честь для безродного дьяка! Наталья лишь втайне желала того и как-то намекнула об этой милости царю...

Но теперь она знала, что Алексей выполнит любую её просьбу.

От Матвеева не укрылось, что Наталья как будто упала духом и немного растерялась. Алексей после свадьбы был охвачен деловой суетой, и предоставленная самой себе Наталья заскучала. Матвеев дал ей совет неотступно быть при царе. Он на охоту — и она с ним. Донесения ли, либо письма какие пришли в Кремль — плохо ли, ежели Алексей посоветуется со своей царицей?

Наталья внимательно слушала своего Сергеича и брала его слова на заметку. Да легко слово сказывается, а на деле-то как? К примеру, она бы и рада поехать на охоту, но какая охота зимой? Разве медведя травить собаками. Снег ныне глубокий лежит. О своих же делах в Кремле Алексей говорит только с воеводами да в Боярской думе. А вечером на ложе, едва успеет с ней доброе дело сделать, как тотчас же и засыпает. Утром она ещё спит, а он уже вскакивает и уходит в молельную комнату. Когда же ей удаётся подступиться к нему, он, вместо того чтобы разговаривать с ней, начинает её целовать: «Куда тебе, Наташенька, вникать в наши спорные дела?»

Матвеев начал посмеиваться над ней, чтобы её раззадорить:

— И ты, яко верная раба своего господина, разом сникла?

— Почто низишь меня?

— Ты никак что-то надумала?

— Да.

— Дело доброе. И что ты надумала?

— Надумала дождаться лета. Когда начнётся охота, тогда без помех и потолкую с царём.

Матвеев так долго и заразительно смеялся, что и сама Наталья стала смеяться вместе с ним.

— Ну, добро... И об чём ты станешь толковать с царём на охоте?

— Об этой шибенице [14] Шибеница — негодяйка. , о Морозовой-боярыне. Долго она ещё будет творить свою волю над царём?

— Наконец-то слышу речь царицы. Но спешу поправить: Морозова ныне монахиня.

— Монахиня?!

— Али не слыхала? И теперь она не вдова честная Феодосия, а монахиня Феодора.

— И когда она успела постричься?

— Успела? Да она за два месяца до вашей свадьбы совершила обряд пострижения...

Наталья ошеломлённо соображала. Алексей не говорил с ней об этом. У него было обыкновение обходить неприятные темы.

— Значит, загодя обдумала, что, если и учинит какую поруху царской чести, монахиня не в ответе?

— Нет, баба она умная. Знала, что не уйти ей от наказания, хотя бы и монахиня...

— Так что же теперь будет?

— Что будет — увидим. Морозовой не спастись. Сама на себя казнь накликала. Но о свадьбе царской — молчок... Про то надобно забыть.

— Как? Поруха чести царской — и забыть?!

— О порухе забудь. Иные беды надобно расхлёбывать.

— Ты мне об этом ничего не говорил.

— Ныне скажу.

— Да что ж такое содеялось? — торопила Наталья неспешный рассказ Матвеева.

— А то и содеялось, что пришли лукавые и опасные времена.

— Ох, много кругом лукавства! — воскликнула Наталья, приготовившись слушать.

— Не спеши, царица. Не о том ты, видно, подумала. Монахине Феодоре нет дела до тебя. Едва ли она и помнит о твоей свадьбе. У неё другое на уме. Монахиня Феодора ныне многих на мятеж подбивает. У неё есть и помощники: княгиня Урусова, сестра единокровная, жёнка князя Урусова. Ещё одна жёнка — Данилова... И многие в смущение пришли. Объявили своим учителем раскольника...

— Протопопа Аввакума?

— Тебе царь ли о нём сказывал?

— Не... От бояр слыхала... Монахи Соловецкого монастыря на мятеж поднялись.

— Бояре-то, поди, и рады: урон чести государю да и церкви немалая поруха...

Наталья вспомнила, как в разговоре с Патриком Гордоном Матвеев назвал Соловецкий монастырь «злобесным оплотом старины». Она знала, что против старины восстал патриарх Никон, которого Матвеев называл «упорным дьяволом». А царь Алексей держал его сторону.

— Так мятеж монахов или не подавили?

— Всю жизнь их как есть порушили. Рейтаров в Соловки посылали. Они живо там порядок навели.

Сказывали, чёрные-де крысы по норам было спрятались, там их и прикончили. Многие, однако, убежали. Есть опасения, как бы новый бунт не затеяли... — И, помолчав, Матвеев продолжал: — В других монастырях тоже шаткость великая. Ты, Наташа, гляди за царём, как бы монахи не стали подманивать его на старину. Будь при нём безотлучно. Знай, что ежели и сманят его староверы, то это на время. Всё может измениться по слову твоему...

— Кабы мне твой разум, Сергеич...

— Ох, Наташа... Или не знаешь, что красивой женщине ум не надобен? На ушко-то царю или не сумеешь шепнуть слово нужное?

— Супротивное слово против ворогов наших как не найти! — согласилась Наталья. — Будь моя воля, я давно бы управилась с ненавистницей нашей, злодейкой...

— Ты о боярыне Морозовой?

— А то об ком ещё? Может, ты мне объяснишь, Сергеич, почто Алексей волю ей дал?

Матвеев думал о чём-то своём и не вдруг отозвался на слова Натальи.

— Никто Морозовой воли не давал. Всему своё время. Ныне Алексею не до неё. В понизовых городах да на Волге разбойничает Стенька Разин и угрожает самой Москве.

Наталья всплеснула руками:

— Нашли кого пугаться! Разбойников! Да ужели Господь допустит такое?

— Помолись, царица, или молебен закажи. Царь будет рад, — усмехнулся Матвеев.

Уловив насмешку в его голосе, Наталья насупилась. Матвеев с ласковым видом наблюдал за её лицом.

— Не сердись, царица моя, а изволь лучше послушать мой рассказ. Царь напрасно оберегает тебя от правды. По моему разумению, тебе всё надобно знать о делах мятежных и опасных для царства.

— Не приневоливай, Сергеич. Я сама слово «казак» слышать не хочу. Вы их там хоть всех до одного побейте, жалеть не стану.

— Да кто ж тебе велит жалеть их! Злодеи достойны самой лютой казни, что и сбудется.

— Знаю я ваши поблажки: плетьми накажете да сошлёте подалее — вот и вся казнь. Поучились бы хоть у. самих казаков, как расправу чинить. Или не говорила я тебе, как родного брата прародителя нашего Нарышкина куски саблями изрубили и отдали на съедение собакам?

— Да кто тебе сказал, что казаков помилуют? Предводителя их ожидает лютейшая казнь на Красной площади. Старые казаки сдержали своё обещание перед царём — промышлять о Стеньке. Его схватили с братом Фролом. Злодеи повинились. Ныне со Стеньки снимают допрос.

— Да почто люди про то не ведают?

— Многое ещё в тайне держится.

Тайна открылась всем, когда Разин был четвертован 6 июня 1671 года. Узнав о том, Наталья перекрестилась. Всё это время она жила в страхе. Зная об этом, карлик Захарка нашёптывал ей о разных опасных случаях расправы разинцев с важными вельможами и духовными лицами, о том, что предводитель казаков грозился сделать подкоп под Кремль.