Таисия Наполова - Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

Это соображение подействовало и на саму Наталью. Она любила и особенно жаловала этого учёного старца. Она знала, что он помогал Матвееву расположить к ней сердце Алексея, в то время как другие старались очернить её в глазах людей и самого царя, да Бог отвёл от неё беду.

Естественно, что от Петруши старались скрыть диковинный подарок к именинам. Строжайше было наказано всем не проговориться ни словом, ни намёком. Наталья объясняла эту таинственность тем, что ей хотелось сделать царевичу сюрприз. На самом же деле она тревожилась, как бы чего не вышло. Она-то хорошо знала, сколь непредсказуемым был её Петруша. Не только от чужих людей, но и от родни она скрывала, что сын был для неё предметом особого беспокойства: если что не по нему, весь аж затрясётся, глаза выкатываются из орбит, на губах появляется пена... Она считала, что это «родимчик», но с возрастом всё пройдёт. Да как о том втолкуешь людям?

И всякий раз Наталья внушала себе: «Петруша здоров. Что ему поделается!» Произнося эти слова как заклинание, она и в самом деле верила, что здоровью сына ничто не угрожает. В этом её убеждала необычайная энергия и сила во всех его детских играх и забавах. Его сверстники были куда слабее его...

Тревожило её другое. Материнским чутьём она предвидела иные беды. У неё была богатая школа жизни. Она рано постигла, как с выгодой для себя балансировать между добром и злом. Человек, узнавший, почём фунт лиха, многое умеет постичь внутренним чутьём.

В этом была сила царицы Натальи, и эта сила крепилась сознанием необыкновенных достоинств сына-царевича. Она с гордостью думала, что её Петруша не чета царевичам Милославских. И тут она не ошибалась. Сохранившиеся сведения о детских годах Петра убеждают в том, что в этом не похожем на других мальчике рано прорезалась гениальность. В нём угадывалась порывистая, не сознающая себя сила, быстрая реакция на окружающее, воинственная самостоятельность, не признающая никаких запретов. И трудно сказать, чего было больше в сердце матери: гордости за необыкновенного сына или страха перед его неведомым будущим.

А тут ещё Алексей придумал купить пони для Петруши. Не случилось бы чего...

В трудных случаях жизни Наталья привыкла советоваться с мамкой царевича Ульяной Ивановной, вдовой князя Ивана Голицына. Эта спокойная, добрая старушка умела давать мудрые советы. Петруша, хоть и бывал дерзок, всегда слушался её.

И Наталья, растревоженная своими сомнениями и опасениями, позвала к себе мамку Петруши. В своё время её супруг, князь Иван Голицын, стал жертвой местничества. Он попал в опалу, был лишён имущества и родовых поместий и сослан с семьёй в Пермь. Его судьбу разделила и княгиня Ульяна. Лишь после смерти мужа ей разрешили вернуться в Москву, и хотя поместья ей не вернули, зато оказали почёт. Сначала она была мамкой у старшего сына Алексея царевича Симеона. После его смерти она оставалась комнатной боярыней во дворце, а после рождения Петра ей выпало особое счастье — крестить царевича в Чудовом монастыре и быть его мамкой.

Чтобы так долго держаться при царской семье, надо было обладать умом и характером, уметь приноравливаться и быть полезной. Ульяна Ивановна умела держать в голове многие царские заботы, и, когда царица Наталья начала просить её об особом разговоре с царевичем накануне именин, она успела к тому времени обдумать эту трудную задачу.

Ульяне Ивановне помогло то, что царевич Пётр сам заговорил об именинах со своей мамкой:

— А скажи, бабушка Ульяна, что ныне подарят мне на именины?

— Дак почто меня-то спрашиваешь?

— А ты всегда правду говоришь...

— Ишь ты!

Ульяне Ивановне польстила эта похвала, однако она всё же возразила:

— Дак мне скажут ли, ежели я заранее выдам секрет?

— А ты не выдавай. Ты только так, сторонкой скажи!

— Сторонкой... Это можно и сказать. Слыхала, будто чудо какое-то тебе приискали.

— Я тоже так думал. Да какое оно, чудо-то?

— Эх, кабы знать о том, Петруша. Ты, чай, слыхал про Ивана Грозного-царя?

— Слыхал. А это не сказка?

— Какая тебе сказка! При Грозном-то царе много всякой небывальщины было... Однажды царь слона из Индии выписал.

— Нешто и мне слона подарят?! — изумлённо и радостно воскликнул царевич.

— Ишь ты какой! Сразу ему и слона подавай, — смутилась неожиданным поворотом беседы Ульяна Ивановна.

— Не... Я бы его только любить стал. И кормил бы сам, из своих рук.

— Ну так и быть, скажу царю. Может, тебе и слона когда подарит. Так ведь его долго везти из-за моря...

— Ладно ужо... Подожду... А ты про чудо-то разузнай да и мне скажи. Я знаю: ты добрая...

На этом и закончился их разговор, но Ульяна Ивановна не была уверена, что на именинах всё обойдётся добром. Царицу Наталью она тем не менее успокоила.

Он вошёл в застольную палату, опережая царя с царицей, рядом со своей мамкой Ульяной. Остановился возле праздничного стола, внимательно всё оглядел и требовательно спросил:

— А где чудо?

Не услышав ответа, приблизился к затейливому креслицу, украшенному драгоценными каменьями, заглянул на всякий случай в само креслице, стоявшее возле стола, в самом центре. Поднял глаза на отца и мать. Оглянулся снова на кресло, спросил:

— Это, что ли, чудо?

Собравшиеся в палате гости, особенно отец с матерью, с интересом наблюдали за царевичем.

— А чем не чудо? — задал вопрос дядька царевича Родион Матвеевич Стрешнев. — Вишь, какими каменьями играет!

— Да мне-то что проку в этих каменьях! — разочарованно, с досадой воскликнул мальчик.

— Ты о каком чуде изволишь спрашивать, Петруша? — с лаской в голосе осведомился второй дядька царевича, думный дворянин Тихон Никитич Стрешнев.

Царевич резко повернулся к нему и произнёс, даже не взглянув на него:

— Хоть ты мне и дядька, да я тебе не Петруша!

— Отныне стану величать тебя Петром Алексеевичем. Не изволь гневаться. Впредь так и буду называть.

— Премного обяжешь, — с достоинством ответил мальчик.

Он не замечал, что взрослые потихоньку посмеиваются над ним, не спуская с него любовных взглядов.

— Таков уж он у нас умник. Слово скажет — и хоть стой, хоть падай... — промолвила Ульяна Ивановна.

Царевич обернулся к ней:

— Вправду, что ли, бабушка Ульяна?

Раздался взрыв смеха.

Напряжение минуты разом спало. Чувствовалось, что всем хотелось повеселиться, попраздновать. Для этого и нарядились. Новый домашний кафтан царя был весь усыпан изумрудами. Всеми цветами радуги сияли каменья на летнике царицы. Даже платье старой боярыни Ульяны Ивановны было шито золотыми нитями и жемчугом. Праздник-то какой! Царь с ласковым восхищением смотрел на сына-царевича. Ради него он был готов одарить подарками всех гостей. Когда Петруша появился на свет, царь от ликования снял с себя дорогой перстень и подарил его бабке, принёсшей ему радостную весть о рождении сына.