Мишель Зевако - Борджиа

– Монсиньор… – возразил Рагастен, – прошу вас… позднее. Я не подготовился к такой чести.

– Ба! – прервал его Чезаре, увлекая за собой шевалье. – Я говорил о вас папе. Он хочет вас видеть… Идемте.

Рагастен последовал за ним. Он кипел от нетерпения. Но ему пришлось согласиться да еще и придать своему лицу благостное выражение.

Мгновение спустя он оказался в кабинете, отделенном от залы для аудиенций только матерчатой портьерой. Сидя за ней, по привычке, Александр VI слышал всё, о чем говорилось в зале.

Чезаре быстро прошел по кабинету и удалился в часовню. Папа остался сидеть в своем большом кресле, благожелательно улыбаясь… Своим пронзительным взглядом он пытался оценить Рагастена. Шевалье поклонился, согнув, согласно этикету, одно колено. Но папа быстро протянул ему руку.

– Садитесь, сын мой, – сказал он так нежно и приветливо, что это должно было бы расслабить шевалье, – вас принимает не суверенный понтифик, а отец Чезаре и Лукреции. Мои дети рассказали о вас так много хорошего, что я пожелал увидеться с вами.

– Пресвятой отец, – выдавил из себя Рагастен, – вы видите, как я смущен чрезмерными почестями и благосклонностью, которые Ваше Святейшество мне оказывает.

Александр VI отлично видел, какое впечатление произвел на шевалье прием, и довольная улыбка едва мимолетно пробежала по его губам.

– Устраивайтесь поудобнее, сын мой, – продолжал папа, акцентируя ласковость своих слов. – И оставьте, прошу вас, мелочи этикета. Если хотите сделать приятное мне, говорите так же свободно, как сын в беседе с отцом.

– Попытаюсь следовать вашим советам, святой отец, – ответил шевалье, усаживаясь в указанное ему папой кресло.

– Итак, – продолжал Борджиа, – вы прибыли в Италию, чтобы поступить на службу к моему сыну?

– У меня и в самом деле было такое намерение, святой отец…

– Но вы же могли иметь и другие цели, сын мой… Всё нас убеждает в том, сын мой, что вы относитесь к тем бесстрашным людям, которые под умелым руководством могут совершить великие дела на пути добра.

– Ах, отец! – вмешался Чезаре. – Видели бы вы его в день похорон Франческо!

– Бедный Франческо! – тихо промолвил папа, вытирая глаза. – Но я – увы! – не имею права предаваться чувству родительской скорби… Государственные заботы вытесняют даже траур… Ах, шевалье, вы не знаете, какие печали окружают власть имущих в этом мире.

По мере того как говорил папа, Рагастен чувствовал, как тает его сердце… Этот человек поймет, по крайней мере, его любовь и не заставит сражаться против Примаверы. Быть может, даже удастся смягчить отношение понтифика к девушке! Неосознанная надежда мало-помалу овладевала мыслями шевалье.

– Святой отец, – произнес он прочувствованно, – ваша священная скорбь доходит до самого сердца… Прошу Ваше Святейшество поверить, что я полностью предан вам…

– Знаю, шевалье… У вас благородное сердце, ваша рука не дрогнет в сражении, ваша душа хранит сокровище самопожертвования. Хотел бы обратиться к вам, сын мой, поскольку вы так непосредственно предложили свои услуги…

– Отец, – быстро вступил в разговор Чезаре, – я дам любую гарантию в отношении шевалье де Рагастена… Он полностью достоин той миссии, какую вы намерены ему предложить.

Рагастен вздрогнул. Значит, ему хотят навязать какую-то миссию! И, похоже, это что-то особенное, потому что суверенный понтифик самолично его вербует! Фортуна явно улыбается ему! Стечение обстоятельств, благодаря счастливому случаю, позволит ему лояльно служить этому доброму старичку и в то же время спасти ту, кого он обожает!

Александр VI следил по лицу молодого человека за мыслями о самопожертвовании, вызревавшими в благородной душе. Удовлетворенный тем, что добился желаемого, он некоторое время собирался с мыслями.

– Шевалье, – сказал он наконец, – у меня есть враги… И это причиняет мне глубокую боль, потому что накануне смерти я вижу, что мои мысли не воспринимают должным образом, мои намерения извращают. Всю свою жизнь я пытался бороться с грандами, чтобы приблизиться к малым… Я пытался уменьшить власть и заносчивость князей, чтобы облегчить долю униженных и обделенных или таких, как вы, отринутых знатью из-за того, что у этих отверженных нет туго набитого кошелька. Но воплощение этих идей породило множество могучих врагов… Да пусть бы они боролись честно! Нет, они обратили против меня отравленное оружие клеветы. Они распространяют о моей жизни, о моих нравах, моих намерениях такие слухи, что мне стыдно их повторять…

Рагастен, призадумавшись, вспомнил, какого рода были эти слухи. Папу часто обвиняли в омерзительном распутстве… Говорили, что приглашение на обед к папе означает смертный приговор… С дрожью подумал он о похищении Розиты… Встреча Лукреции и Гарконио молнией промелькнула в его сознании. Он терялся в желании измерить глубину этой мрачной бездны… Как проверить, что это старик с величественным лицом может в действительности оказаться чудовищем, как он предполагал?

Александр VI продолжал:

– Слава богу, сын мой, что я смог победить большинство этих злых людей. Но они еще сильны… И все последние дни меня тревожат мысли, что враги в конце концов одержат верх.

– Отец, – воскликнул в эмоциональном порыве Чезаре, – мы умрем за вас, если потребуется… У меня есть свои недостатки, черт возьми! Да, я жесток и даже груб, но у меня, клянусь всеми дьяволами, бьется в груди сердце!

Выходка Чезаре необычайно подействовала на Рагастена. Папа бросил на сына восхищенный взгляд. И его восхищение было оправданным. Потому что восклицание Чезаре подействовало на шевалье сильнее тонко рассчитанной дипломатии папы.

– Монсиньор! – пылко поддержал Чезаре Рагастен. – В день, когда вы решитесь умереть за Его Святейшество, нас будет двое!

– Шевалье, – сразу же отреагировал Александр VI, – я собрался вам предложить куда более легкое задание. Среди моих врагов есть один, который ни за какую цену не захочет разоружиться.

Шевалье вздрогнул. Он понял, что речь пойдет о Примавере. Но он облегченно вздохнул, когда услышал продолжение папской речи.

– Этот человек переполнен чувством гордости, точнее – тщеславия… Если бы этот человек исчез, в Италии воцарился бы мир… И мы бы избежали безбожной войны, которую придется вести моему сыну Чезаре… Несчастный сын, которого я люблю отцовской любовью, но вынужден вовлечь в вихрь противоборств, он вернулся бы к мирным занятиям.

Слова понтифика так четко обрисовали Примаверу в мыслях шевалье, что он был в полуобморочном состоянии.

Стало быть, есть мужчина, судьба которого тесно переплелась с судьбой Беатриче! Теперь он уже не мог в этом сомневаться… Этот мужчина любит девушку… И в то же время он ее инстинктивно ненавидит!