Мишель Зевако - Борджиа

– Успокойтесь, пожалуйста, или я буду вынужден, к своему глубокому сожалению, придушить вас. Этот прием мне хорошо знаком… Ваш сын знает об этом, святой отец.

Рагастен положил пленника на кровать, а сам поспешил к потайной калитке и впустил в сад своих друзей. Они пришли в комнату, где лежал связанный папа, и уселись перед пленником на табуретки.

Рафаэль был чрезвычайно возбужден. Рагастен сохранял хладнокровие. Что же касается Макиавелли, то он оставался любопытствующим наблюдателем этой странной сцены. Первым взял слово Рагастен:

– Внимание, святой отец, сейчас я освобожу вас от кляпа. Клянусь, мы не сделаем вам никакого зла. Мы собираемся вершить правосудие, но мы не убийцы. Между тем, хотя мы полны решимости уважать жизнь старого человека, хотя мы исполнены почтением к персоне суверенного понтифика, предупреждаю вас, что при первом же вашем крике я всажу вам в горло три фута этого клинка.

Папа поглядел на Рагастена и понял, что тот готов сдержать слово. Папа знаком выразил согласие.

Рагастен вытащил кляп и поудобнее посадил папу на кровати.

Старый Борджиа понемногу пришел в себя. Он попытался придать лицу непроницаемое выражение и пустить в ход дипломатию.

– И ты здесь, мой бедный Бонифаччо, – сказал он, заметив связанного садовника с кляпом во рту. – Утешься, любезный, эти господа слишком пропитаны христианским духом, чтобы злоупотребить своими преимуществами. Во всяком случае, я рассчитываю, что их гнев, если я дал к этому повод, обратится только на мою персону и не падет на голову верного слуги.

На самом-то деле Борджиа пытался узнать, какова роль садовника в этой авантюре. Рагастен понял его намерения и решил спасти беднягу.

– Честное слово, святой отец, я вовсе не хочу просить милости для старой сторожевой собаки, но боже мой, как он бушевал! Он чуть было не дал сигнал тревоги… Он отчаянно сопротивлялся, кусался, кричал, что хочет умереть за Ваше Святейшество! Но ведь парень имел дело со мной!

– Бонифаччо, – сказал папа, – обещаю тебе: если мы спасемся, я подниму твое содержание на сто золотых экю в год. А пока получи мое благословение. А теперь, – продолжил он, – жду от вас, господа, объяснений: чего вы от меня хотите? Я не буду кричать, не попытаюсь защищаться. Но эта ситуация не может долго продолжаться. Если вам нужна моя жизнь, убейте меня.

– Святой отец, – ответил Рагастен, – я уже сказал вам, что ни я сам, ни эти синьоры не покушаются на вашу жизнь.

– Так в чем же дело?

– Мы хотим правосудия! – закричал Рафаэль. – Правосудия, святой отец!

– Сын мой, я только и делаю, что вершу правосудие… Мой характер и мой сан служат надежной гарантией этого.

– Святой отец, – вмешался Рагастен, не позволяя вставить слово Рафаэлю, – не будем говорить ни о вашем характере, ни о вашем сане… Мы здесь не для этого… Позвольте сказать мне, дорогой мой Рафаэль, и разрешите мне не советоваться с вашим добрым сердцем в данных обстоятельствах. Мы жаждем справедливого наказания за одно преступление.

– Кто же преступник? – спросил папа.

– Вы. Святой отец.

– Вы оскорбляете суверенного понтифика, синьор!

– Позвольте. С этого момента вы больше не папа. Мы вас смещаем!

Борджиа побледнел и начал сомневаться в благоприятном для себя исходе дела.

– Да, – продолжил Рагастен, – сейчас вы только пленник, захваченный в сражении…

– Хорошо сражение! Трое здоровых мужчин против семидесятилетнего старика!

– Вы ошибаетесь: три человека против властителя, окруженного вооруженной стражей и прислужниками. Этому властелину достаточно нахмурить брови – и задрожит земля.

– Ну ладно… Если вы считаете меня преступником, скажите, в чем моя вина… Не торопитесь, синьоры, судить поверхностно…

– Увидите… Я мог бы обвинить вас в смерти графини Альмы, отравленной по вашему приказу…

– Не имею ничего общего со смертью этой несчастной женщины, оплакивать которую я буду до конца своих дней… У рода Альма есть много безжалостных врагов в Риме.

– Я мог бы обвинить вас в своем аресте и неправедном осуждении

– В вашем аресте?.. А кто вы такой, синьор? – удивился папа настолько естественно, что это вызвало возглас возмущения у Макиавелли.

На самом-то деле папа с самого начала узнал Рагастена, а тот спокойно объяснил:

– Меня зовут шевалье де Рагастен, которому вы устроили настоящую западню… Я не захотел участвовать в ваших махинациях, и вы приказали меня арестовать своим агентам, поджидавшим на дороге, которую вы сами мне указали…

– Ах, сын мой! Как я сожалел о неуместном рвении монаха, принявшего решение о вашем аресте! Я ничего о том не знал. Вам же нет дела до того, что меня усиленно охраняют, оберегают от всякого вмешательства в дела! Я ничего не ведал о наказании, вам определенном… Я узнал о случившемся только тогда, когда ваша голова была оценена, но это сделали без моего приказа… И я тотчас же отменил это несправедливое решение… Вы можете убедиться в этом, отправившись в Рим…

Рагастен остолбенел. Старый Борджиа умел ответить на любой вопрос.

«Если он говорит правду, – подумал шевалье, – значит, я сильно ошибался на его счет. Если он лжет, значит, передо мной искусный комедиант».

В самом деле, папа говорил с печальным лицом, но удивительно спокойно. В его взгляде не читалось ни гнева, ни упрека; он светился болезненной нежностью.

– Теперь, – продолжил свою обвинительную речь Рагастен, – осталось перейти к событию, из-за которого мы сюда и приехали… В Риме ночью была похищена женщина и силой привезена сюда. Дерзкое, гнусное, непостижимое преступление было совершено по вашему приказу, святой отец. У меня есть неопровержимые доказательства.

– Вы изволите говорить о девушке, – спокойно ответил папа, – которую увезли вскоре после ее венчания в церкви Ангелов с моим другом Рафаэлем Санцио, здесь присутствующим?

– Да, святой отец! – задыхаясь, крикнул Рафаэль. – Это ее я приехал требовать у вас по своему супружескому праву, священному праву, которое вы не сможете отрицать.

– Увы! Увы! – тихо проговорил папа.

И слеза набежала на его глаза.

– Вы будете отрицать и это похищение? – жестко спросил Рагастен.

– Я не отрицаю… Я о нем объявляю…

– Это переходит все границы… Вы взяли силой эту девушку, синьор… С какой низменной целью? Отвечайте!.. Или, клянусь, я не снизойду даже до малой жалости к вашим седым волосам.

– Вы говорите о низменной цели! Ах, синьор, не пожалеть бы вам горько о своих грязных мыслях в отношении этого чистого ребенка!..

– Ну, это уже слишком! Зачем вы ее похитили?

– Потому что я имел на это право!

– Имели право? Да разве вы имеете право на жизнь и на смерть?

– Имел право, говорю я, бесчувственный вы человек!.. Это было право отца, раз уж вы вынудили меня признаться!.. Это дитя было моей родной дочерью!