Геннадий Турмов - По дуге большого круга

Остановившись испить водицы у колодца, молодой князь так и застыл с кружкой, из которой выливалась вода на его расшитый золотом и серебром кунтуш. София, а это она подала князю кружку с водой, рассмеялась:

– Ой, пане, весь в воде…

Князь отвел глаза от ее синих очей и тоже расхохотался, вторя ее заливистому, как перезвон колокольчика, смеху.

А когда они отсмеялись и посмотрели в глаза друг другу, то почувствовали, как будто бы молния пробежала между ними. Зарумянившись, София бросилась бежать к дому, а князь долго еще стоял у колодца.

Через день во двор к Потопякам вломилась толпа шляхтичей и князь, упав на колено, обратился к отцу Софии:

– Отдай за меня дочь!

– Что ты, что ты, – замахал на него руками тот. – Не пара она тебе, натешишься, да и бросишь ее, а нам потом позора не оберешься. Ступай с богом, князь.

– Не хочешь по-хорошему – украду, пся кровь, – вспылил князь и в бешенстве ускакал, увлекая за собой сподвижников.

Отец Софии тяжело вздохнул, перекрестился: «Слава богу!» – и пошел утешать дочь.

Характер у него проклятущий: никогда не рассердится, но словами так доймет, что лучше морду бы тебе набил.

Как всякий малоросс, был ленив и хитер, любил прикинуться дурачком, чтобы провести начальство.

А еще через день исчезла София, не оставив и следа. Позже отец нашел на крыльце кожаный мешочек с золотыми монетами. Потом в губернии полыхнуло восстание, польских повстанцев сменили русские солдаты, настало время расправ.

В этой «мясорубке» сгинул молодой князь: то ли он был убит в бою, то ли казнен, то ли отправлен в ссылку.

София вернулась домой через год с маленьким ребенком на руках.

С этого времени в семье у Потопяков рождались дети с яркими васильковыми глазами.

Иван очнулся от окрика отца:

– Давай, Ваня, смени меня – берись за вожжи.

Иван на ходу поменялся местами с отцом, оглядел тянущийся за их телегой обоз, успев помахать рукой Ксении, которая, зардевшись, спряталась за узлы с пожитками.

К вечеру обоз переселенцев добрался до околицы села Антоновка.

Как известно, одной из главных целей столыпинской аграрной реформы являлось переселение части крестьян на окраины Российской империи. Путем переселения царское правительство предполагало улучшить условия жизни, землепользования и хозяйствования крестьян.

Переселенцам предоставлялись льготы: с них снимались недоимки по казенным сборам; они освобождались от казенных и денежных сборов на 5 лет, а в последующие 5 лет этими сборами облагались в половинном размере; на 3 года им предоставлялась отсрочка от воинской повинности.

Переселенцы ехали в теплушках, переделанных из товарных вагонов, которые не имели ни отопления, ни вентиляции, ни санитарных удобств. Поезда добирались обычно до сретенского пункта, откуда переселенцы водным путем доставлялись до Благовещенска, где получали необходимые документы. Наши бедолаги провели здесь целую неделю.

Далее переселенцы решили добираться до места назначения сухопутным путем.

Дороги нельзя было назвать плохими – их вообще не было. Да и вдобавок ко всему в семи верстах от Благовещенска подводы увязли в зыбуне и больше недели переселенцы ждали, когда вытянут из трясины завязнувшие телеги.

Кратковременное пребывание русских в Приамурье во второй половине XVII века почти не оставило следов в географических названиях, за исключением нескольких случаев.

На месте русского города Албазин возникло село Албазино, на месте Кумарского острога – село Кумара. В районе селения Игнашино, основанного в XVII веке, было вновь основано село, названное Игнашиным. Остальные русские названия XVII века, такие, например, как Паново, Шилово, до нашего времени не дошли.

Русские названия появлялись, начиная со второй половины XIX века, после окончательного вхождения Приамурья в состав России и интенсивного переселения на Амур крестьян из западных районов России.

Первыми населенными пунктами в Амурской области были казачьи станицы на левом берегу Амура, основанные в 1857 и 1858 годах.

Крестьянские же селения в конце XIX – начале XX века возникали в стороне от реки, в южной части области с наиболее плодородными почвами.

Вырастая на новых местах, селения получали названия по имени или фамилиям первых переселенцев. Так получило свое название и село Антоновка, основанное в 1902 году и названное по фамилии первого переселенца Петра Антонова, поставившего свой дом на правом берегу реки Райчиха. Вначале поселение называлось Увальное и только тогда, когда появилось уже несколько дворов и жители привыкли считать дома, как «вправо или влево от Антонова», деревня стала Антоновкой.

Материальное положение переселенцев было незавидное. Все надежды возлагались на ссудную помощь. В то время размер ссуды на хозяйственное устройство для переселенцев в Амурскую область устанавливался в размере 200 рублей.

Конечно, эта сумма была недостаточной.

Отец с Иваном еще в дороге подсчитали, что на устройство хозяйства и приобретение инвентаря нужно ни много ни мало 745 рубликов.

В эту сумму входили: дом из бесплатного лесного материала при постройке собственными силами – 150 рублей; три лошади – 300 рублей; упряжь к ним – 100 рублей; плуг – 60 рублей; две бороны – 10 рублей; телега и сани – 40 рублей; короба – 70 рублей; инвентарь – 15 рублей.

Отец полез чесать затылок, а Иван только покрутил головой.

– Ничего, Ваня, как-нибудь справимся, – сказал отец и хитро подмигнул сыну, – возьмем ссуду, если что…

А Иван вспомнил, как перед самым отъездом из Ходыванцев мужики собрались во дворе хаты одного из переселенцев. Они окружили стол, на котором был расстелен лист грубой бумаги, и, примолкнув, внимательно что-то рассматривали. Протиснувшись поближе к столу, Иван увидел самодельную карту, точнее, схему, где были без всякого масштаба изображены города, через которые они собирались ехать к месту назначения.

– Кака крива оглобля, – хмыкнул кто-то из мужиков. – Так шо, по такой кривулине и ехать будем?

– Получается, по дуге большого круга, – попытался подвести итог разговору самый грамотный из собравшихся, хотя и самый молодой, Иван Потопяк. Отец было цыкнул на него, но мужики загудели:

– А и впрямь как по дуге…

– Ага, вон она кака жизнь – как коромысло: на одном конце Ходыванцы, а на другом – даже и не знамо что…

Мужики замолчали, пригорюнившись, и стали расходиться по домам.

…Избу Потопяки срубили к концу осени. К этому времени поспели и все другие семьи переселенцев. Так что в зиму вошли в своих собственных хатах. Конечно, работать приходилось не только в световой день, но зачастую и ночью, пока сон не сваливал работников тут же возле сруба на уже пожухлую траву. По утрам отец будил Ивана с братом: