Анри Кок - Последние из Валуа

«Что ты тут делаешь?» – спросил я его.

«Один из солдат барона д’Уриажа всадил мне пулю в плечо!» – ответил он со стоном.

Я вытащил его изо рва и, осмотрев рану, вынул пулю, которая засела неглубоко; потом, наложив повязку, с горем пополам довел его до старой хижины, стоявшей возле большой дороги. Тут я уложил его в постель, так как он впал в лихорадочное состояние, и дал ему слово не оставлять его до тех пор, пока он не поправится настолько, что будет в состоянии сам дойти до лагеря. На следующий день, рано утром, мы оба проснулись от уханья совы, раздававшегося где-то неподалеку.

«Это меня ищут, нужно ответить!» – сказал Пиншейра и тоже проухал по-совиному.

Несколько минут спустя в хижину вошел цыган и объявил Пиншейре, что должен сообщить ему нечто очень важное.

«Говори, Камар», – сказал Пиншейра.

Камар взглянул на меня.

«Можешь смело говорить при нем, – успокоил его Пиншейра. – Жан Крепи обошелся со мной, как с братом, и я не намерен что-либо от него скрывать».

Камар принялся рассказывать о появившейся в их таборе Усыпляющей Души , Елене Тофане, которая, проведя у них ночь, под видом старухи богомолки проникла в дом Жерома Бриона и похитила проживавшую в нем Бланш де Ла Мюр, дабы отомстить за что-то графу де Гастину и его другу, маркизу Альбрицци, которые в то время находились в замке Ла Фретт.

«Но меня-то это как касается?» – спросил Пиншейра.

«А вот как: Усыпляющая Души похитила Бланш де Ла Мюр при помощи некоторых из наших, пошедших с ней по приказанию Матери … с которой Тофана очень дружна… и вот теперь Бланш де Ла Мюр находится у нас, в Гроте Фей , и Усыпляющая Души вместе с Матерью приговорили ее к самой ужасной из пыток, но, не смея привести свой план в исполнение без твоего, Воевода , разрешения, послали меня разыскать тебя и просить вернуться к нам как можно скорее».

«Выйди, прогуляйся немного», – сказал Пиншейра, когда Камар закончил свой рассказ.

«Ты ведь дружен с молодой графиней де Гастин?» – обратился он ко мне, когда мы остались наедине.

«Да, – отвечаю. – И готов пожертвовать ради нее своей жизнью».

«Понимаю. Впрочем, я тоже ее знаю, мадемуазель Бланш. Это ведь она, под именем Барышни , помогает бедным людям по всей округе?»

«Она самая».

«Что ж, ничего не бойся: из Грота Фей она выйдет целой и невредимой… Даю тебе слово Воеводы ».

Забыв о его ране, я бросился Пиншейре на шею… К несчастью, если я не помнил, что ему еще больно, сам-то он помнил.

Он хотел тотчас же пойти в Грот Фей , но лишь в конце дня, когда, благодаря лекарствам, жар спал, смог отправиться в дорогу вместе с Камаром.

Он собирался избавиться от Усыпляющей Души , сделав вид, что подчинится ее воле.

Я тем временем должен был обзавестись одеждой для мадемуазель Бланш, так как, судя по тому, что нам рассказал Камар, цыгане похитили ее почти обнаженной… Затем я должен был явиться ко входу в Грот Фей , где бы она меня и ждала.

Папаша Крепи прервал свой рассказ, чтобы посмотреть своими большими, добрыми глазами на улыбавшуюся ему Бланш де Ла Мюр.

– Об остальном, господин граф, мои дорогие, мои дорогие друзья, думаю, вы уже догадались. Пиншейра сдержал свое слово. В восемь часов Тофана покинула Грот Фей , чтобы отправиться сюда. Я видел, как она выходила из подземелья, эта мерзавка, рядом с кустами, в которых я прятался, и должен признаться, я с трудом удержался от того, чтобы не наброситься на нее и не наказать, как она того заслуживала, за все то зло, которое она хотела причинить мадемуазель Бланш. Но ее наказание – дело других, не мое, поэтому я не жалею, что не воспользовался той веревкой, что была у меня при себе… Спустя полчаса Воевода вывел ко мне мадемуазель Бланш. О! Похоже, ему пришлось немало потрудиться, чтобы вырвать ее из рук цыган. Пусть он среди них и главный, но некоторые из них, ослушавшись его приказа, никак не желали расставаться с такой добычей. А Мать – старая негодница, которая делит власть с Воеводой – даже подстрекала их к бунту. Пиншейра вынужден был убить двоих, чтобы призвать к повиновению оставшихся, – ни больше, ни меньше! Словом, мадемуазель Бланш была спасена… она быстро переоделась в это платье, этот корсаж и этот чепец, позаимствованные мною у одной знакомой девицы… А потом нам пришлось остановиться на привал, когда силы оставили нашу дорогую мадемуазель, столь отважно державшуюся посреди опасности… Впрочем, может, мы и правильно сделали, что не спешили. Нам и Пиншейра говорил: «Дайте Тофане время добраться до Лесного домика. Пусть она ждет там сигнала, посредством которого я должен дать ей знать, что мадемуазель Бланш больше не на что надеяться на этой земле… Вот тогда вы и появитесь. И если в этот момент ваши друзья не умрут от радости, увидев вас, как знать, вдруг Тофана умрет от злости? Кстати, – он поискал взглядом ту, о которой говорил, и заметил ее, неподвижную и скрючившуюся, с закрывшимися уже глазами, в уголке, где она лежала на своем ложе, – она еще не померла, гадюка?

Каждый посторонился, давая костоправу пройти. Кончиком пальца он дотронулся до плеча Великой Отравительницы. Она не шевелилась. Он взял ее руку. Эта рука была ледяной.

– Все кончено! Умерла змея, умер и яд! Осталось лишь кинуть ее в какую-нибудь яму, и чем глубже та будет, тем лучше! Прости прощай!

С этим: «Прости прощай!» старый крестьянин собирался накинуть на лицо Тофаны складки ее черной вуали.

Но нет… она была еще не мертва… Ее голова медленно распрямилась.

Ее вновь открывшиеся глаза смотрели то на Бланш, то на Филиппа, то на Луиджи с выражением неистовой злобы.

– О! – произнесла она замогильным голосом. – Похоже, мне так и не удастся отомстить. Но по крайней мере, прежде чем умереть, я смогу вас еще раз проклясть, вас, которых не смогла поразить. Вас… и весь этот мир, из которого я ухожу, сожалея, что принесла в него мало зла!.. Горе тебе… горе, маркиз Альбрицци, убийца моих детей!.. Горе тебе… горе, Филипп де Гастин!.. Бланш де Ла Мюр, горе…

– Замолчите, замолчите, Елена Тофана! Довольно проклятий! Довольно ненависти!.. Во мне говорит голос Бога!.. Взамен слез боли, которые я пролила по вашей вине, он приказывает мне вызвать в ваших глазах слезы раскаяния!..

Эти слова, подойдя к Тофане, произнесла Бланш де Ла Мюр. Приблизившись твердой и спокойной походкой.

Скривив фиолетовые губы, Великая Отравительница расхохоталась.

– Слезы раскаяния… вы моих глазах… в моих!.. Ха-ха, если тебе удастся вызвать это чудо, девчонка, я поверю в могущество твоего Бога!.. Твоего Бога, которого я отрицаю!.. Твоего Бога, которого я ненавижу… потому что он не сжалился над моими сыновьями!.. Твоего Бога, на которого мне начхать!..