Анри Кок - Последние из Валуа

Не отвечая на эту хулу, Бланш медленно опустилась на колени перед умирающей.

И, по ее примеру, вокруг нее каждый – мужчины и женщины, сеньоры и крестьяне – преклонил колено и свел вместе руки.

Тофана хотела продолжить свои насмешки.

– Тихо! – сказала молодая графиня. – Слушай, грешница! Плачь! И будешь прощена!.. Боженька, Боженька праведный, но, прежде всего, Боженька милосердный! Боженька, услышь мою молитву! Я взываю к тебе, Боженька, ради женщины, которая много в чем виновата в этом мире… Но она, помимо этого, и очень несчастна!.. Так вот, Боженька, из любви ко мне, которая всегда тебя почитала, дай понять этой женщине, прежде чем она умрет, что для сердца, которое открыто для веры и надежды, не бывает вечных страданий. Эта женщина, конечно же, заслужила страдания… и она действительно страдает в искупление своих преступлений. Но разве не верно, Боженька, что если она раскается, если попросит у тебя прощения, то ты ее простишь? Разве не верно, что после какого-то времени страданий, ты примешь ее, очистившуюся, в свое лоно? В свое лоно, где она соединится с теми, кого так любила… своими сыновьями… своими дорогими детьми? Повторюсь, Боженька: эта женщина – преступница… Так накажи же женщину… Но мать и так уже исстрадалась. Сжалься же над матерью!.. Сжалься, Боженька, сжалься!.. Пощади Елену Тофану!..

– Пощади Елену Тофану! – повторили голоса присутствующих.

Тофана преобразилась. Молитва Бланш была услышана Богом. Услышана и исполнена. Женщина раскаивалась… Мать была спасена!

Слезинка – одна-единственная, но такая, которая стоила всех алмазов в мире – слезинка раскаяния медленно сбежала по ее щеке.

– Боженька!.. – прошептала она.

Бланш склонилась над умирающей.

– Ты веришь?

– Да.

– Надеешься?

– Да.

– Любишь?

– Да.

– Уходи же, и твое искупление будет легким. Я тоже тебя прощаю… я тоже тебя люблю… Прощай!

Уста девушки соприкоснулись с еще пару минут назад мрачным и печальным, а теперь совершенно разгладившимся от складок лбом умирающей.

– Спасибо! – прошептала Тофана. – Спасибо, дева… спасибо, святая… и прощай!

И легкий вздох, напоминавший вздох засыпающего в люльке ребенка, вырвался из груди Тофаны. Глаза ее – чистые, улыбающиеся, радостные – закрылись. И капля искупительной воды, что оставалась на ее лице, исчезла под божественным дуновением.

То была одна из тех священных слезинок, о которых некий арабский поэт говорил, что упади всего две из них в воды Океана, и воды эти лишатся всей своей горечи.

Шел июнь 1580 года. С момента последних описанных нами событий прошло девять лет…

Маркиз де Бираг, лишь накануне приехавший в Неаполь, вошел в общий зал гостиницы, в которой остановился, но не успел сесть за стол, как дверь снова отворилась и впустила человека, при виде которого маркиз радостно воскликнул:

– Граф Рудольф де Солерн!

– Он самый, господин маркиз, – ответил граф, крепко пожимая протянутую ему руку. – Он самый, и весь к вашим услугам.

– Полноте! Так вы узнали…

– Что вы со вчерашнего вечера в Неаполе, откуда сегодня утром намеревались отправиться в Поццуоли? Да, мне только что рассказали об этом в Платамоне, и я поспешил разыскать вас…

– Чтобы сопроводить меня в Поццуоли?

– Чтобы сопроводить вас в Поццуоли, если вам это будет приятно.

– Как!.. Если мне это будет приятно!.. Да я буду только рад этому! Тем более рад, что, полагаю, вы не откажетесь предоставить мне кое-какие сведения, которые облегчат мне выполнение миссии, возложенной на меня его величеством королем Генрихом III, сведения, которыми вы, учитывая ваше положение, несомненно, обладаете.

– Я же сказал, что весь к вашим услугам, маркиз; спрашивайте – и я отвечу. И, надеюсь, отвечу так, что вы останетесь довольны.

Произнеся эти последние слова, Рудольф де Солерн присел за стол Бирага.

– Пропустите со мной бокальчик мускатного? – спросил последний.

Граф отрицательно покачал головой.

– Тысяча благодарностей, – ответил он, – но я не пью вино!

– Полноте! Не пьете вино?.. Так вы больны?.. Ну конечно! Похоже, вы серьезно нездоровы, судя по вашему лицу, а я сразу и не заметил. Сейчас вы мало похожи на того жизнерадостного молодого человека, каким покидали французский двор после прискорбной смерти короля Карла IX, чтобы вернуться в Австрию с молодой королевой Елизаветой. Но что с вами случилось? В чем причина ваших страданий?

На бледных губах Рудольфа де Солерна заиграла грустная улыбка.

– Избавьте меня от объяснений по этому поводу, маркиз, – сказал он. – Могу только сообщить вам, что я действительно страдаю, страдаю так сильно, что врачи отводят мне лишь несколько месяцев жизни. Но, пусть плачевное состояние моего здоровья и возбудило ваш интерес, надеюсь, причины моей болезни никак не связаны с целью вашей миссии в Поццуоли?

Бираг поклонился.

– Простите меня, граф, – промолвил он, – я был бестактен… и сожалею об этом.

– О, не стоит называть бестактностью любопытство, проистекающее единственно из дружеского участия. Но, не буду скрывать, что, смирившись с тем, что мне предстоит покинуть этот мир, и внутренне даже обрадовавшись этому, я не испытываю никакого желания объяснять кому бы то ни было, почему я его покидаю, – надеюсь вы на меня не в обиде. Моя болезнь меня убивает, но мне это, как ни странно прозвучит, даже нравится.

– Довольно, довольно! – воскликнул Бираг. – Не будем больше говорить о вас, граф, поговорим лучше о господине Филиппе де Гастине, удалившемся в Поццуоли вместе с вашим зятем, маркизом Луиджи Альбрицци. Дело в том, что король Генрих III поручил мне попросить его вернуться к французского двору. Как думаете, граф де Гастин примет это предложение его величества?

Рудольф вновь покачал головой.

– Полагаю, что нет, маркиз, – произнес он.

– Как! Король, который желает собрать вокруг себя лучших дворян для того, чтобы сломить сопротивление Лиги, вспомнив о господине де Гастине, укрывшемся в Италии от ненависти королевы-матери, присылает меня сообщить графу, что он может больше не опасаться этой ненависти… И господин де Гастин останется глух к моему голосу?.. Полноте!.. Он что, разлюбил свою родину?

– Вы ошибаетесь, господин де Бираг. Господин де Гастин очень любит свою родину и докажет это тем, что первый поспешит ей на помощь, если она окажется в опасности. Но, если позволите заметить, сейчас отнюдь не такой случай. Его величеству Генриху III нужны слуги; король пытается собрать вокруг себя как можно больше надежных людей… это очень хорошо! Но с какой стати графу де Гастину отказываться от покоя и счастья, коими он наслаждается в этих краях ради служения королю, чей брат ничего для него не сделал, хотя и был в состоянии по крайней мере защитить его, чья мать подвергала его гонениям. Вспомните, как все было: Филипп де Гастин должен был отомстить барону дез Адре, который его разорил, который убил всех его родственников и друзей. И что, король Карл IX наказал барона дез Адре? Даже и не подумал. Что до Екатерины Медичи, то она зашла еще дальше: узнав, что граф де Гастин убил в честном бою сыновей барона, она, по соглашению с герцогом Алансонским, бросила на графа солдат, но тот успел покинуть Францию. Сегодня он в Италии, со своей супругой, мадемуазель Бланш де Ла Мюр, лишь чудом избежавшей смерти в захваченном дез Адре замке ее отца, со своим другом маркизом Луиджи Альбрицци, и вскоре вы собственными глазами увидите, как живут эти люди… Радости любви, дружбы, отцовства, любые наслаждения, которые дает им огромное состояние – в Поццуоли у них есть всё; всё, что нужно для счастливой жизни! А вы хотите, чтобы они отказались от этого пленительного настоящего ради сомнительного будущего! Нет! Всего пару дней назад Филипп де Гастин сказал мне буквально следующее: «Я так сейчас счастлив, что забываю, каким несчастным был когда-то!» Полноте, маркиз: что может король Генрих III предложить графу в обмен на его возвращение? Радости удовлетворенного честолюбия? У Филиппа де Гастина больше не осталось честолюбия; ему не нужны почести. Он любит, любим… Он не покинет свой рай!