Анри Кок - Последние из Валуа

Я протянула Асканио Гаргальо руку.

«Я согласна. Но почему вы только сейчас решили обсудить это со мной?»

Он улыбнулся.

«Будучи вашим любовником, я не хотел вас пугать», – сказал он.

«А сейчас?»

«А сейчас, когда мы лишь друзья, как человек деловой, я предпочитаю уже не церемониться».

Граф Винченцо дал свое согласие на начало операции. Морально – в подобного рода сделках Асканио Гаргальо на подписании контрактов не настаивал. Он был убежден, что подобные требования в девяти случаях из десяти вынудят заинтересованных лиц прервать переговоры.

Оставалось лишь поразмыслить над тем, как все провернуть. Выяснив у Гаргальо привычки маркиза Пинтакунды и его семьи, я приняла соответствующие меры.

Самолюбие всегда подталкивало меня к использованию различных методов уничтожения.

Маркиз Пинтакунда, его жена и дети, которых было четверо – двое сыновей и две дочери, – были людьми в высшей степени набожными. По воскресеньям все вместе они ходили в собор слушать мессу. Кроме того, первого числа каждого месяца, в полночь, они в обязательном порядке присутствовали в личной часовне, выстроенной в их дворце и обслуживаемой дьяконом храма Святого Александра, на поминальной службе в честь одного из их предков, свято почившего во времена Крестовых походов в Палестине.

Скорее по расчету, нежели из чувства долга, обычно бывал на этой церемонии и граф Винченцо; но 1 сентября 1550 года, по совету Гаргальо, он от нее уклонился.

Месса длилась два часа, ни больше, ни меньше, и на протяжении всего этого времени, как если бы во дворце маркиза находился сам великий герцог, слуги получали приказ ни в коем случае не отвлекать хозяина и его семью от их молитв.

Итак, было 1 сентября 1550 года. За несколько минут до полуночи Амброзио Пинтакунда, его жена Радегонда, сыновья Систо и Тациано, дочери Олива и Текла вошли в часовню, ярко освещенную пятьюдесятью свечами, и заняли места на своих креслах – маркиз с супругой – в первом ряду; позади них – дочери, семнадцати и шестнадцати лет от роду, и наконец за сестрами, Систо, которому шел двадцатый год, и Тациано, совсем еще ребенок.

Полночь. В сопровождении мальчика из церковного хора появился дьякон. Служба началась. По прошествии четверти часа Текла шепнула Оливе:

«Сестра, у меня что-то кружится голова…»

«И у меня тоже, – ответила Олива. – И дышать тяжело».

Заметив, что девушки о чем-то переговариваются, Систо наклонился к ним и спросил:

«Что-то не так?»

«Мы плохо себя чувствуем».

«И я тоже. Едва могу дышать. Сообщить о вашем состоянии отцу и матери?»

«О, нет, брат мой! Вы же знаете, что они запрещают нам их беспокоить во время молитвы».

«Ладно».

Систо откинулся на спинку кресла рядом с младшим братом, который, казалось, задремал. Тем временем маркиза прошептала супругу:

«Вы не находите, мой друг, что сегодня здесь очень душно, и ладаном пахнет сильнее, чем обычно?»

«Замолчите, сударыня, – ответил маркиз. – Время ли думать о нас, когда священник молит Господа об успокоении души нашего высокочтимого предка, знаменитого Массимино-Джулио-Фабиано-Бениньо Пинтакунды!»

Маркиза умолкла. Вслед за недомоганием наступило оцепенение, в котором не было ничего мучительного: ей показалось, что она погружается в сон, сладкий сон. Мутным взором она окинула сыновей и дочерей: все были неподвижны; закрыв глаза, они поникли головами в свои молитвословы.

Даже священник, преклонивший колени на ступени алтаря, рядом с мальчиком, из хора не шевелился.

Маркиза закрыла глаза. Глаза ее супруга закрылись еще пару минут назад.

В три часа утра, когда, удивленные столь продолжительной службой, слуги замка Пинтакунды осмелились войти в часовню, в ней не оказалось ни единого живого существа.

Маркиз, его жена, их сыновья и дочери, дьякон и мальчик из церковного хора – все они были мертвы, все!

Их убили аромат ладана и испарения, шедшие от свечей, которые прошли через мои руки и которые я отравила!

Екатерина одобрительно кивнула – не без некоторой иронии.

– Умерли, слушая мессу! – сказала она. – Этим людям, графиня, поистине грех на вас жаловаться, так как для меня нет сомнения, что, уйдя из жизни с молитвой, они определенно попали прямиком в рай! А граф Винченцо, полагаю, унаследовал все их состояние?

– Да, унаследовал.

– А вам достались десять тысяч цехинов?

– Да, госпожа. Граф обещал Гаргальо тридцать тысяч – столько тот от него и получил.

– И ваш союз с Гаргальо продолжился?

– Он длился пять лет.

– И за все эти годы ни один из наследников – получивший свое наследство благодаря вам, разумеется, – не отказался платить?

– Ни один.

– А еще говорят, что итальянцам недостает лояльности!

– О, возможно, была и другая причина, по которой наши должники предпочитали свой долг не оспаривать.

– И какая же?

– Гаргальо предупреждал их, что, в случае, если они нас обманут, мы отравим уже их самих.

– Справедливо! И более чем кто-либо другой убежденные в вашем могуществе, они предпочитали соблюдать соглашение, чем рисковать присоединиться в могиле к тем, кого, по их просьбе, вы туда уже отправили. Что стало с Гаргальо? Он еще жив?

– Нет, госпожа. Хотите знать, как он умер? В последние годы он не знал меры ни в чем и постепенно начал спиваться. А когда он был пьян, у него развязывался язык. Он много раз клялся мне, что избавится от этой пагубной привычки, но все его обещания оказывались пустыми… Из-за его пьяных разглагольствований мне пришлось последовательно покинуть Геную, Турин, Ливорно, где меня уже начали называть Отравительницей, пока однажды, во время обеда с моим оруженосцем, Орио, у него не случился инсульт.

– Ха-ха!.. Для человека неглупого этот парень поступил весьма неосмотрительно, сев трапезничать с вашим оруженосцем… Но перейдем к вашей последней истории, графиня. Истории вашей любви, истории вашего материнства… Если позволите, прежде я выпью воды, чистой воды – ваши яды возбуждают во мне жажду !

Екатерина, конечно же, шутила, но Тофана к этой шутке осталась совершенно безучастной. Она подала королеве-матери то, что та требовала – воду из графина, которую пила сама.

Королева осушила стакан за пару глотков, а затем сказала:

– Вот теперь можете начинать. И, повторюсь, все, что вы рассказываете, мне очень интересно, потому что это так занимательно!.. Вы, оказывается, женщина весьма решительная, Елена Тофана!

– Прежде всего, я – слуга вашего величества! – ответила смиренным тоном Великая Отравительница.

С минуту она помолчала, а затем, собравшись с мыслями, продолжила:

– С шевалье Конрадом де Верлем я познакомилась в Венеции, в 1558 году.