Анри Кок - Последние из Валуа

Луиджи Альбрицци и Филипп де Гастин только еще собирались лечь, когда Скарпаньино доложил им, что их немедленно желает видеть какой-то странный незнакомец.

– Кто бы это мог быть? – говорил про себя Филипп, сердце которого забилось сильнее, когда Скарпаньино добавил, что просящий аудиенции из Ла Мюра. Он было приказал впустить посетителя, но Альбрицци остановил его.

– Будьте осторожны, мой друг! – сказал он. – Того требует ваша ситуация! Вполне возможно, что это некая ловушка Тофаны, желающей заставить вас открыть ваше настоящее имя. Помните: нам важно, чтобы еще хотя какое-то время вы для всех в Париже оставались Карло Базаччо.

Тартаро провел в размышлениях минут десять, когда в небольшой гостиной, где он ожидал, появились наконец маркиз и граф. Граф Филипп де Гастин! Пусть последний, благодаря стараниям Зигомалы, и изменил несколько свою внешность, из блондина превратившись в брюнета, гасконец знал, что он не ошибается. Перед ним – он ни секунды в этом не сомневался – стоял супруг мадемуазель Бланш.

Тем не менее Тартаро настолько владел собой, что ничто в его физиономии не выдало его радостной убежденности. Филипп же не узнал гасконца – прежде всего потому, что и подумать не мог, что кому-то из солдат удалось выжить в Ла Мюрской бойне… К тому же, ввиду отсутствия усов и наличия пятен муки, лицо гасконца совершенно изменилось.

– Что вам нужно, мой друг? – промолвил маркиз, когда они с Филиппом сели. – А главное, кто вы такой?

– Поспешу вам ответить на эти вопросы, господа, когда удалится вот этот сударь, – сказал Тартаро с низким поклоном, указав на Скарпаньино, застывшего, в ожидании приказов, в нескольких шагах от маркиза. – Не то, чтобы я не доверял ему, но, полагаю, слугам нет необходимости знать то, что должны знать господа.

Скарпаньино недовольно поморщился – он был бы не прочь присутствовать при разговоре. Но, подчиняясь благоразумному пожеланию посетителя, Луиджи жестом приказал оруженосцу удалиться.

– Что ж, – проговорил Тартаро, едва дверь закрылась, – теперь я буду говорить, и могу поспорить, что господин, который смотрит на меня, меня не узнавая, и слушает меня, говоря себе тем временем: «Где же я слышал этот голос?», могу поспорить, что этот господин – пусть он богатый вельможа, а я в данную минуту простой мельник – сердечно протянет мне руку, когда услышит мое имя.

Эти слова Тартаро произнес, устремив свой взор на графа де Гастина.

– Да-да, скажи, скажи скорее свое имя, друг мой, – воскликнул Филипп, – так как ты прав: твой голос кажется мне знакомым! Он звучит в моих ушах как приятное эхо прошлого. Так тебя зовут?

– Тартаро.

– Тартаро! – повторил Филипп, слыша, но еще не понимая…

– Да, – продолжал солдат, – Тартаро. О, вы меня не помните? Охотно верю! Быть может, вы меня даже никогда и не видели. Готовый умереть вместе с вашим дорогим тестем и его сыновьями, со всеми вашими друзьями, подавленный ужасной смертью вашей прекрасной супруги и ее любезной матушки, вы, вероятно, и не обращали внимания на то, что происходило в тот страшный вечер 17 мая прямо перед вами, на платформе донжона замка Ла Мюр! А случилось там то, что одному из солдат удалось рассмешить палача, и палач отпустил его. Этим солдатом был я!

– Ты! – воскликнул Филипп. – Ну конечно! Теперь я вспомнил! Я видел… Ах! Позволь мне не просто пожать тебе руку, друг, но обнять тебя! Подойди, подойди же ко мне, Тартаро! Как я рад, что хоть один из тех, кого я знал когда-то, остался в живых, и теперь мне есть с кем вспомнить былое! Давно я не испытывал такого счастья!

Филипп крепко прижал гасконца к груди и поцеловал его, как потерянного и вновь обретенного брата.

– Но кто сказал тебе… – произнес он после этого первого момента излияния чувств.

– Что Господь не позволил вам умереть?

– Отец Фаго, черт возьми! – промолвил Луиджи. – Добродушный старик, который не сдержал своей клятвы.

– Неужели вы сердитесь на него за это? – ответил Тартаро. – Я был в деревне, где меня укрыл один крестьянин; этот милый человек увидел, что я горюю, страдаю, и сжалился надо мной. «Твой молодой хозяин жив, – сказал он. – Иди и разыщи его». Он все мне рассказал, и я направился в Париж, и правильно, скажу вам, сделал! О! Я привез добрые вести. Первая, и самая лучшая из них, та, что шевалье Сент-Эгрев и капитан Ла Кош будут в Париже завтра, если уже не сегодня.

Филипп испустил крик невыразимой радости.

– Сент-Эгрев и Ла Кош в Париже! Пособники дез Адре, убийцы из Ла Мюра! О, вы слышите, маркиз? Ла Кош и Сент-Эгрев в Париже! Я смогу убить их, предать самой ужасной смерти. Буду убивать их медленно, очень медленно. Так ты их видел, Тартаро? Где? Когда?

– С неделю назад, в Монтеньяре.

– И ты уверен, что они едут в Париж? Что будут здесь в самое ближайшее время?

– Абсолютно уверен, потому что сегодня вечером, в Шарантоне, они пытались расправиться со мной за то, что я обвел их вокруг пальца в Монтеньяре, где они убили господина Орио, оруженосца графини Гвидичелли.

Теперь уже Луиджи не удержался от восклицания:

– Что? Ты говоришь, они убили Орио? Но как?

– О! – произнес Тартаро. – Полагаю, господа, эта история тоже будет вам интересна, так как, похоже, этот Орио наводил справки о вас, господин де Гастин. Свидетельством тому служит письмо, которое он написал перед тем, как испустить дух, и которое он просил меня доставить графине Гвидичелли.

Тартаро вытащил из кармана записку, переданную ему Орио, и протянул графу. Филипп и Луиджи быстро пробежали ее глазами, и первый уже хотел забросать гасконца новыми вопросами, когда второй остановил его жестом.

– Позвольте, Филипп, – сказал он. – Этот храбрец сам нам сказал, что у него имеется для нас интересная история, так не будем же ему мешать. Пусть он нам ее расскажет со всеми подробностями, с самого отъезда своего из Ла Мюра. Вы не против?

– Конечно нет, друг мой! – живо отозвался Филипп.

Но, помимо своей воли, пока гасконец собирался с мыслями, не зная, с чего начать повествование, он повторил крайне довольным тоном:

– Они в Париже! Скоро я смогу их убить, убить их обоих !

Рассказ Тартаро длился не менее часа. На всем его протяжении Филипп и Луиджи, как и было условлено, не произнесли ни слова, даже не шевельнулись. Когда гасконец наконец умолк, они оба, в едином порыве, встали и пожали солдату руку.

– Тартаро, – сказал Филипп, – с этой минуты ты имеешь во мне не господина, а друга.

– И не одного, а двоих, – добавил Луиджи. – Двоих друзей, которые позаботятся о твоей судьбе. Ты же тем временем продолжишь служить нам с уже проявленными тобою умом и отвагой. Шевалье Сент-Эгрев и капитан Ла Кош в Париже. Отлично! Отсюда они уже не уедут, пусть даже в их распоряжении будет вдесятеро больше разбойников, чем сейчас. Но шевалье Сент-Эгрев, капитан Ла Кош и Остатки дьявола – не единственные враги, которыми нам с господином де Гастином предстоит заняться. Есть еще графиня Гвидичелли, эта итальянка, которая так страстно желала выяснить, действительно ли Филипп де Гастин умер, что послала в Грезиводан справиться на этот счет своего оруженосца. Завтра ты узнаешь, что это за адское чудовище, Тартаро, так как мы не можем ничего от тебя скрывать, и завтра же мы научим тебя, что делать. А теперь, вероятно, ты устал и проголодался? Сейчас тебя накормят, а потом ты сможешь отдохнуть. Более обстоятельно мы поговорим завтра, или скорее сегодня утром, так как уже час ночи… Что скажете, Филипп? Пока все складывается неплохо, а?