Владимир Валуцкий - Три Ярославны

Феодор говорит:

— Для нас счастье — умереть на земле господина нашего.

— Ступайте к воротам, — говорят сарацины.

Тут варяги подходят к воротам, и перед ними опускается подъёмный мост на цепях. Гремят запоры, и ворота открываются. И варяги видят за воротами человек тридцать воинов и старшего над ними.

Вот те пропускают повозку, за ней варяги несут гроб, а сарацинские воины стоят по бокам ворот, готовые разом поднять мост.

Но когда гроб оказывается в проёме ворот, варяги вдруг разворачивают его поперёк и бросают на землю так, чтобы створки ворот не могли закрыться. И тут же двое варягов выхватывают из-под балахонов секиры и убивают воинов, готовых поднять мост. Из мешков выскакивают ещё шестеро варягов. А Харальд, выхватив меч, одним ударом сносит голову старшему сарацину. И всё это происходит в мгновение ока.

И когда сарацины наконец понимают, как перехитрил их Харальд, и, опомнившись, хватаются за сабли, поздно уже думать им о жизни и некогда думать о смерти, потому что один за другим падают они под ударами варягов или в страхе бегут прочь от ворот, крича:

— Спаси нас, Аллах! Это не люди, а дьяволы!

Теперь надо сказать о Чудине. Он лежал под намётом, скрывающим подкоп, и с ним тесно лежали в три ряда семьдесят варягов. И когда Чудин услышал стук мечей, он перекрестился и сказал:

— Наше время, братие.

И первым быстро побежал к воротам, а за ним, сползая друг с друга, побежали остальные. И успели вовремя, потому что Харальд уже расправился с первыми сарацинами, а другие ещё не подошли.

Тогда Харальд говорит:

— Эйлив и Хальдор — на стены, остальные — за мной.

Но все и без того знали, как им поступать, потому что дело было хорошо продумано. Часть людей бросаются по лестницам, ведущим на стены, и там завязывается бой. Другая часть устремляется вдогонку за бегущими, поражая их мечами и секирами. Харальд же ухватил за бороду одного из раненых сарацинов и спрашивает:

— Хочешь жить, обрезанный? Говори, где главный над вами?

Сарацин отвечает:

— Эмир в мечети, совершает утренний намаз.

Харальд говорит:

— Ну вот, нам как раз туда и нужно.

И тут варяги снова поднимают гроб и несут туда, где видна башня минарета. И козёл хочет бежать за ними и рвётся с верёвки, но Феодор говорит:

— Не козлиное это, брат, дело. Ты свою службу сослужил, иди гуляй.

И он перерубил мечом верёвку и вытолкал козла за ворота, а ворота закрыл и сел у них с мечом, чтобы ни один живой сарацин не ушёл из города.

А варяги в это время бегут с гробом наперевес всё быстрее, и вот они уже летят так, что ноги их не успевают касаться земли. И с разбега, как тараном, ударяют гробом по закрытым дверям мечети, и двери разлетаются в щепки.

Чудин перевёл дух и говорит:

— Тяжеленек был покойничек, — и вместе с другими вбегает в мечеть.

Но здесь они видят, что никого в мечети нет, кроме старого муллы, в страхе творящего молитвы.

Харальд говорит:

— Обманул, обрезанный пёс.

— Где эмир? — спрашивает Ульв муллу.

Тот, трясясь, отвечает:

— Не знаю, не видел, не помню.

— Так полежи, вспомни, — сказал Ульв и проткнул мулле брюхо насквозь. Чудин хотел отвести меч Ульва, но не успел и с укором говорит:

— Попа-то зачем?

— Каков приход, таков и поп, — отвечает Ульв.

В это время снаружи слышится:

— Молите пощады, неверные!

Харальд смотрит и видит, что к мечети со всех сторон идут сарацины, и их вдесятеро больше, и с ними человек с кривой саблей в руках и в эмирской чалме.

Теперь надо сказать о Георгии Маниаке. Он стоял на холме и смотрел издали на Сиракузы, окружённый своими воинами.

— Много взял на себя Харальд, — усмехается Маниак. — Ещё никто не покорял города сотней воинов.

Прошло ещё сколько-то времени, и Маниак говорит:

— Совесть воина мне не простит, если не выручу хвастуна.

И он садится на коня и мчится к Сиракузам во главе своих всадников. И вид скачущего войска грозен и красив.

Маниак подъезжает к городу и слышит, что там тишина, и видит, что ворота закрыты, а перед воротами стоит чёрный козёл.

— Плохой знак, — говорит стратиг. И кричит своим громовым голосом, от которого лошади шарахаются в стороны: — Эй, Харальд, мужайся, здесь я, Маниак, я пришёл к тебе!

Тут открываются ворота, и Маниак видит Харальда, усталого, в иссечённых доспехах, с обломком кривой сабли в одной руке и с окровавленным мечом — в другой.

— Заходи, Маниак, — говорит Харальд. — Будешь первым гостем у меня в Сиракузах.

В этом городе Харальд взял большую добычу. Серебряные вазы и чаши, золотые кубки и блюда, драгоценности и мешки с монетами были грудой сложены на берегу, чтобы внести их на корабль.

И Феодор-живописец сидел возле груды, любуясь добытым. Возьмёт то блюдо, то ожерелье и говорит:

— Диво дивное! Истинно, сему цены нет. Гляди-ка, Ульв, дева по ожерелью скачет, имя ей Артемида, и с ней охотники, изваяны как живые, чудится даже, рог слышен.

Ульв одноглазый послушал и говорит:

— Не слышу никакого рога. Эй, торопитесь, — кричит он грузящим судно. — Нас в Мессине к вечеру ждут.

Варяги забегали быстрее — и тут на берегу появляется Андроник, патрикий, с гемилохитом и воинами.

— Куда так спешишь, Харальд? — говорит он.

Харальд отвечает:

— Хочу выйти засветло. А тебе что за дело?

Андроник говорит:

— Разве ты забыл, что по договору тебе положена только четверть добычи, а остальное — Византии?

Харальд говорит:

— Если бы не я — не видать Византии Сиракуз.

Андроник говорит:

— Они уже принадлежат Империи, и с ними — три четверти добычи. Таков договор, ты сам скрепил его клятвой на мече, а варяги ведь не изменяют клятве?

Харальд помолчал и говорит:

— Что ж, ты прав. Бери. — И отошёл.

Тогда воины Андроника идут к добыче с мешками и начинают их набивать, три веди беря себе, четвёртую оставляя варягам.

Ульв говорит:

— Я смотрю, твои люди хитрят, грек. В вашей доле вещи тяжелее.

Гемилохит хотел возразить Ульву, но Андроник велел ему молчать и говорит:

— Возможно. Я сам за этим прослежу.

И он начинает отбирать вещи, но тут Феодор-живописец вскакивает и кричит:

— Не верь греку, Харальд! Не всё дороже, что тяжелей!

Андроник засмеялся и говорит:

— Разве это тонкое ожерелье не дешевле литого блюда?

Тогда Феодор выхватил ожерелье у Андроника и подбежал к Харальду:

— Посмотри работу! Тепла она ещё от рук мастера и тонка, как женский волос. Как волос Ярославны!

Харальд посмотрел на Феодора, словно удивлённый, потом оглядел ожерелье и говорит:

— Возьму себе.

Тогда Андроник подходит к Харальду и говорит:

— Не порадуешь ты Ярославну таким подарком.

— Почём тебе знать? — спрашивает Харальд.

— Поверь мне, — говорит грек, — она снова опозорит тебя, назвав жадным. Ведь в золоте главное, когда его много. Не так ли?