Николай Коняев - Ревизия командора Беринга

— Барон-то чего, Ваше Императорское Величество? — заметив, как помрачнел государь, спросил Долгоруков. — Опять учёбой нудит?

Император не ответил. Засунул письмо Остермана в карман и вышел из шатра к жарко и высоко шумящим посреди сгустившейся тьмы кострам.

Великая охота шла... Бывали ли такие ещё на Руси — неведомо. Пятерых медведей закололи. Пятнадцать рысей добыли. Пятьсот лисиц затравили. Зайцев — больше четырёх тысяч.

Высоко вверх улетали искры. В темноте подмерзшего неба мелко и остро сверкали звёзды. Шумно было у костров. Гремела музыка. Говорили здравицы. За здоровье Его Императорского Величества осушали кубки, за удавшуюся охоту. Невдалеке от императора в Преображенском мундире сидела княжна Екатерина Долгорукова. Синие лосины плотно облегали её красивые ноги, тёмные кудри рассыпались по эполетам. Тревожно и близко блестели глаза.

Тринадцатилетний император пил вместе со всеми, и, хотя снова и снова подливал князь Ванька в его кубок, не пьянило вино. Грустно было слушать весёлую музыку.

— Чего пасмурны так, Ваше Величество? — спросил Долгоруков.

— Не знаю, князь... — ответил император. — Ты в шатре давеча показать хотел, как больно, когда голову отрубают... А вообще умирать как?

— Не знаю... — хохотнув, ответил приятель. — Не пробовал ишшо...

— И я не знаю... — сказал Пётр. — Только страшно очень...

— Нам ли ещё о смерти думать, Ваше Императорское Величество! Небось, не скоро до нас очередь дойдёт! Поживём маленько...

— Налей ещё вина, князь... — сказал Пётр.

Утром проснулся он в чужом шатре.

Вокруг была разбросана одежда. Император лежал в постели, а рядом, забившись в угол, плакала княжна Екатерина Долгорукова. Разорванный Преображенский мундир был накинут на голые плечи.

— Ты чего здесь?! — удивился Пётр.

Эполеты на плечах княжны перестали дрожать. Долгорукова подняла голову и посмотрела на императора.

— Я чего?! — спросила она, и из синих больших её глаз брызнули слёзы. — Это вы! Вы, Ваше Императорское Величество, чего!

— Не реви... — нерешительно проговорил Пётр и, соскочив с постели, начал натягивать на себя одежду. Весь красный вылез из шатра и тут же остановился. В одну ночь облетел лес... Чёрные стояли вокруг деревья. Было ещё рано. Только по покрытой инеем траве бегали, подбирая разбросанные остатки вчерашней трапезы, собаки, да ещё у потухшего костра, завернувшись в шубу, угрюмо сгорбился старый князь Долгоруков. Слезящимися, мутными глазами посмотрел на императора.

Покраснев ещё сильнее, Пётр побежал в свой шатёр. Здесь, на полу, окружённый со всех сторон собаками, храпел князь Ванька. Под глазом у него темнел синяк.

Раскидав собак, Пётр с трудом растолкал князя.

— Что случилось?! Почему я оказался там?!

— Почему? — Ванька помотал головой, потом потрогал синяк под глазом и поморщился. — Откуда я знаю, почему? Я хотел тебя, Ваше Величество, спать увести, а ты мне кулаком в глаз заехал и к Катьке в шатёр полез. Мамашу прогнал. Батьку хотел из ружья застрелить, когда он тебя отговаривать взялся. На Катьке всю одежду разорвал... Никакой силы унять Ваше Величество не было... Чего теперь делать, не знаю уж...

— Иди, отца своего позови! — сказал Пётр. — Женюсь я на вашей Катьке!

На этом и завершилась невиданная охота. 9 ноября длинный караван прибыл в Москву. Впереди шагали озябшие верблюды... Скрипели колёса телег, заваленных убитыми зайцами... Скакали всадники на дорогих копях, окружённые сворами собак. Более шести сотен борзых и гончих участвовали в охоте...

Молодой государь был хмур и задумчив. Устроившись в Лефортовском дворце, он раздарил всех собак и приказал убрать ружья.

Перемены, произошедшие в императоре, бросались в глаза любому. Без всякого принуждения вернулся он к занятиям, сам теперь стремился вникнуть в государственные дела. Часто по ночам проводил совещания с Остерманом и другим членами Верховного Тайного совета.

19 ноября торжественно было объявлено, что император вступает в брак с дочерью князя Алексея Григорьевича — семнадцатилетней Екатериной Долгоруковой, а тридцатого состоялось обручение, и Екатерину Алексеевну стали называть Её Императорским Высочеством...

Где-то между объявлением о помолвке и обручением в далёком Берёзове «приливом крови» умер светлейший князь Римского и Российского государств, герцог Ижорский, генералиссимус Александр Данилович Меншиков.

Похоронив в голубом льду вечной мерзлоты свою дочь, Её Императорское Высочество княжну Марию Александровну, Меншиков решил начать жизнь свою заново. Выстроил церковь и ежедневно ходил туда молиться, исполняя обязанности дьячка. Жил он последние месяцы в посте и молитвах, беседуя с берёзовскими стариками о тщете мира сего да о подвигах святых мучеников. Через столетие, когда будет вскрыта могила опального князя, тело его найдут нетленным, и в Берёзове возникнет местный культ почитания князя... Но это случится только через столетие.

Императору Петру Второму так и не суждено будет узнать о смерти человека, возведшего его на престол и столь сурово наказанного им...

6 января 1730 года состоялось торжественное водоосвящение на Москве-реке. Фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков выстроил в каре у Иордани войска. Приехал из Лефортовского дворца император и занял полковничье место.

Было морозно. Над крестом Иордани клубился морозный пар. Сидя в седле, император внимательно разглядывал собравшихся. Весь двор собрался, все иностранные посланники... Всеми цветами радуги полыхали на белом снегу разноцветные одеяния. Кружилась голова... С трудом разглядел император в нарядной толпе свою невесту. Чудо, как хороша была семнадцатилетняя Катенька Долгорукова. Глаза сияли, щёчки раскраснелись от мороза, а локоны рассыпались но собольему воротнику...

Опустил глаза император. Провёл рукою в перчатке по гриве жеребца. Кружилась голова. Жарко было на морозном воздухе.

Когда запели: «Во Иордане крещающуюся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше Тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя...» — император почувствовал, что всё тело покрылось липким потом, и его начало трясти...

С трудом доехал до Лефортова дворца и здесь едва смог спуститься с седла. Его сразу же уложили в постель, и он провалился в беспамятство.

Потом — «оспа!» — услышал он сквозь полузабытье, и снова встало перед ним лицо смеющейся Маши Меншиковой, лежащей сейчас в голубом льду на берегу студёной северной реки... Пётр вздохнул. Он вспомнил, что от оспы и умерла Меншикова, а теперь наступил его черёд.

19 января, в два часа ночи, во дворце, но коридорам которого бродили съехавшиеся на свадьбу императора гости, он вдруг приподнялся в постели и, крикнув: «Запрягайте сани! Хочу ехать к сестре!» — умер...