Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Кто же их держит? — удивился полнолицый, — проходите. — В этот момент он увидел Аглаю. — Мы, собственно, барышню хотели пригласить с нами. Пойдёмте, барышня.

— Пропустите, — повторил Пашкевич, и остриё его сабли упёрлось в грудь жандарма.

Тот отступил и вытянул из ножен своё оружие. Делая выпад, Генрих почувствовал сильное головокружение. Раненный в плечо, полнолицый отступил и закричал во весь голос:

— Сюда! Сюда! Здесь! Они здесь!

Второй жандарм тоже вытащил палаш. Квадратное лицо неприятно качнулось перед глазами Пашкевича, полковник взмахнул своим оружием и, не удержавшись на ногах, повалился вперёд.

Что произошло дальше Генрих Пашкевич запомнил со всей ясностью, хотя и смотрел сквозь слёзы. Тоненькой ручкой Аглая вынула саблю из разжавшихся пальцев, девушка призывно щёлкнула языком. Второй свободной ручкой она подбирала широкую белую юбку. Сделала ложный выпад, отступила. Жандарм, похоже, смутился, но быстро сообразив, что хоть перед ним и не мужчина, но противник серьёзный, встал в позицию.

Раненый продолжал кричать. Где-то совсем уж рядом распахивались двери, вопили слуги. Вопли эти смешивались с истерическим женским плачем.

— Будьте осторожны! — крикнул Удуев. — Девица владеет саблей не хуже вашего.

Сверкнув глазами, Аглая сделала следующий выпад. Второй жандарм, так же как и первый, схватился за плечо и выронил оружие.

Аглая склонилась к Пашкевичу. Щёки девушки пылали от возбуждения.

— Вы ранены?

— Бегите, — приказал полковник. — Бегите на моей коляске, — хватаясь за стену, он поднялся и взял саблю, — со мною всё уже в порядке. Я задержу их.

Без сомнения, если бы не преданные слуги Удуев задержал бы Аглаю. Но дворовые, обожающие своего барина, Андрея Андреевича Трипольского, любою ценою пытались спасти его молочную сестру. Один жандарм был облит кипятком, другого, выскочившая навстречу растрёпанная баба попросила подержать грудного ребёнка и демонстративно рухнула в обморок. Третий уж сам угодил сапогом в ночную вазу, и поехал по натёртого паркету, как на одном коньке по невскому льду.

Кроме того, после первого же вопля раненного жандарма слуги подняли в доме такой гвалт и такое хлопанье дверьми, что трудно было разобраться, в какой же части особняка происходит стычка.

Пашкевич увидел в окно, как девушка вскочила в коляску, и как коляска умчалась. И только после этого, повернувшись, он встретился глазами с вошедшим в комнату Михаилом Валентиновичем.

— Добрый день, — вкладывая саблю в ножны, сказал Пашкевич.

— Глупо. Глупо. Зачем Вы полезли в это? Насколько я знаю, Вы даже не член Общества. Теперь у Вас будут серьёзные неприятности. Лучший вариант — запрет на дальнейшее пребывание в Петербурге.

— А худший? — весело спросил Пашкевич.

— В худшем случае Шлиссельбургская крепость, — устало отозвался Удуев.

Полковника немного удивила улыбка, промелькнувшая в глазах Михаила Валентиновича. Губы ротмистра были прижаты в серую складку, но глаза веселились, будто он и сам был доволен исходом дела.

На квартире, куда Генрих вернулся сразу же после утомительного допроса в части, ожидала записка.

— Вы почти выздоровели. Я ухожу, — сказала сиделка, передавая полковнику свёрнутый лист бумаги. — Если будет нужна моя помощь, может всегда обратиться. Я беру недорого.

Генрих развернул записку.

«Сами понимаете, меня ищут теперь по всему городу, и всё же мы должны обязательно увидеться с Вами. Жду Вас в 8:00 вечера в кабаке Медведева. С благодарностью за поддержку, Аглая».

Чувствуя слабость и головокружение, Пашкевич, не раздеваясь, прилёг. Было ещё пять часов. До встречи оставалось время. Удивительно, но проснулся полковник почти здоровым, так что в условленное место он приехал со свежей головой и вовремя.

В большой полутёмной зале к этому часу набилось довольно-таки много народу. Пашкевич несколько раз осмотрел помещение, Аглаи не было. Он присел за столик и спросил водки.

«Неужели всё-таки забрали, — думал он, — или она не смогла прийти? Что-то здесь не так. Почему ротмистр улыбался? Бурса солгал мне? Маловероятно».

В раздражении Пашкевич шарахнул кулаком по мокрому столу и потребовал ещё водки.

«Может, меня просто используют?»

— Может быть, не стоит напиваться? — совсем рядом раздался насмешливый женский голос.

Полковник обернулся, но Аглаи рядом не было, только за соседним столиком сидели несколько оборванных нищих. Одна из нищих с лицом, замотанным платком, склонилась к нему:

— Вам понадобится трезвая голова, — из-под платка насмешливо посмотрели знакомые глаза.

— Вы?

— Закажите отдельный кабинет, — шепнула Аглая. — Нам нужно поговорить.

Наедине, в отдельном помещении за занавеской, Аглая сняла со своей головы лохмотья.

Ну и что же Вы хотите мне сказать? — Генрих смотрел выжидательно, Аглая молчала. — Вы признались мне, что убили княгиню Ольховскую. Вы мстили за смерть Андрея Трипольского.

Аглая кивнула.

— Но Вы также сказали мне, что, если бы я был в курсе всего происшедшего, то сам бы хотел её смерти. Не могли бы Вы объясниться по этому вопросу?

— Очень просто, — сказал Аглая. — Наталья Андреевна, захватив в полностью контроль над «Пятиугольником», во-первых, явилась причиной того, что Андрей без всякой подготовки и поддержки ринулся спасать теперешнюю жену Вашу, а тогда девицу Покровскую Анну Владиславовну. А, во-вторых, и нападение на Трипольское произошло не без её ведома. Я уверена, что о существовании Трипольского, и о том, что мы с Анной прячемся там, и о младенце Иван Бурса узнал именно от Натальи Андреевны. Анна Владиславовна писала Константину Эммануиловичу, и этого оказалось достаточно.

— У Вас есть доказательства?

— Косвенные, — Аглая вынула из-под лохмотьев толстую пачку пожелтевшей бумаги и положила её на стол. — Вот это я украла из тайника в доме княгини.

— А что это?

— Научные записки некоего учёного Ломохрустова. «Пятиугольник» охотится за ними уже много лет. Доподлинно известно, что Ломохрустову из цветка лотоса удалось получить эликсир вечной молодости.

— Это же несерьёзно.

— От чего же? — Аглая протянула Пашкевичу папку. — Кстати, Вам будет любопытно ознакомиться. Вам многое станет ясно. Здесь господин Ломохрустов приводит подлинную историю семейства Бурсы.

— Хорошо, — сказал Пашкевич, — я понимаю. Сегодня же ночью прочту, но зачем я Вам понадобился? В чём может стоять моя помощь?

— Ну, во-первых, Вы спасли меня от ареста. Я думаю, Константин Эммануилович сдержит слово и постарается вернуть вас в Общество. Он ведь Вам это обещал. Во-вторых, в этой части документов, увы, нет главного, нет прямых доказательств предательства Натальи Андреевны. Я предполагаю, что они спрятаны где-то у её любовника, секретаря Бурсы Сергея Филипповича. Вы должны встретиться с секретарём и отнять у него остальные документы. Кстати Вы можете обменять их на эти дневники. Если Сергей Филиппович принесёт в Общество дневники Ломохрустова, то его положение там сильно укрепится. Кроме того, я совершенно уверена, что этот малахольный дурень представления не имеет, что хранит.