Александр Бородыня - Крепостной шпион

Вниз вела крутая лестница. Прежде чем они оказались у цели, Генрих насчитал 30 ступеней. В памяти его, против воли, всплывали страницы дневника Ломохрустова.

«Почему травник столь подробно описывал склеп?» — думал Пашкевич.

В нише у входа Анна, немного пошарив рукой, взяла небольшую четырёхугольную лампу. Зажгла. Удивительно, но в подземном склепе оказалось значительно теплее, нежели снаружи. Воздух был густой и влажный, стоячий. В свете лампы будто выплывали навстречу тени прошлого. Полковник увидел, описанный Ломохрустовым, каменный гроб, высохшую лису, вокруг груды гнилой одежды, человеческих костей и нечистот.

Между гробницей и входом лежал огромный скелет. Мертвец этот при жизни, наверное, был не менее двух метров роста.

— Боже! — Анна указала лампой на непомерного роста останки. — Наверное, его убили здесь.

— Это член императорской академии Ломохрустов, — сказал Генрих. — Глубокого забрался травник. Вот только что он искал здесь? Или, может быть, спрятаться хотел?

— Или спрятать.

— Здесь должен быть тайник, — сказал Генрих. — В дневнике всё очень подробно указано.

Анна Владиславовна дала полковнику фонарь и взяла на руки мальчика. Фонарь горел хорошо. В подрагивающем свете видна была каждая трещинка, каждая блестящая паутинка.

После долгих поисков полковник обнаружил нужный камень. Просунул руку, надавил. Раздался громкий щелчок, посыпалась пыль, и стена прямо перед ним медленно разошлась. В небольшой подземной комнатке оказалось даже уютно. По всему, похоже, Бурса спускался сюда совсем недавно. В отличие от самого склепа, чисто. В шкафчике сухари, сало, вяленая рыба, сушёные фрукты, бутылки с вином. Рядом со шкафчиком в каменной нише небольшой железный сундучок. Слева широкий выступ, покрытый морёными досками, здесь же шёлковые перины и подушки.

— Любопытно, что в нём может быть? — указывая на сундучок, сказала Анна.

Сразу догадавшись о содержании сундучка, Генрих попробовал её отвлечь.

— Хотите поесть? — спросил он. — Здесь сухари припасены, вода, вино. Хотите вина?

Сперва Анна устроила ребёнка на широком каменном ложе, а потом присела к каменному столу, она явно испытывала смущение перед своим мужем.

— Вы, наверное, простить меня не можете за бегство?

— Почему же? — возразил Генрих. — Нет, я понимаю.

— Вы в состоянии понять женщину, у которой похитили дитя?

— Я понимаю, — повторил Генрих.

Он просто не находил иного слова. И вдруг, отведя глаза, не удержавшись, сказал:

— Я люблю Вас, Анна Владиславовна, а Вы не верите мне?

— Простите меня, — рука Анны легла на его руку, лёгкая и холодная. — Простите меня, Генрих, я тоже люблю Вас. Нам нужно поговорить, но мы оба устали, нам нужно отдохнуть, а уж тогда…

Она отняла осторожно руку от его руки, и Генриху показалось, что у него отсекли ударом клинка часть собственного тела, так стало больно. Анна подошла к спящему ребёнку. Стоя спиной к полковнику, склонилась, поцеловала мальчика в лоб.

— Нам здесь придётся подождать, — сказала она. — Пока обмоют Ивана Кузьмича, пока оплачут, пока нарядят покойника.

Анна улыбалась и Генриху её улыбка показалась странной. Эта женщина была ещё более желанна ему сейчас и недоступна.

Ночью полковник проснулся и зажёг лампу, кажется, прошло много часов. Лёжа на широкой постели рядом со своею женой, он успел отдохнуть. Ребёночек спал, Анна Владиславовна также спала. Платье на груди её немного отвернулось и, пригнувшись к вырезу, полковник отчётливо увидел серебряный уголок пятиугольника.

«Вот ведь, не боится же уколоться. Неужели она член тайного общества? — подумал Генрих. — Невероятно».

Он замер над своей женой. В груди на секунду возникло неприятное волнение. Так бывает, когда тебя ни за что ни про что вдруг жестоко обманет близкий человек. Стараюсь не производить шума, Генрих Пашкевич осторожно вынул маленький железный сундучок, поставил его посреди стола и открыл. В сундучке лежала большая толстостенная бутыль, на треть наполненная маслянистой жёлтой жидкостью.

— Вот он, эликсир вечной молодости. Вот где спрятал ты его, несчастный травник, — прошептал полковник.

Также в сундучке была плоская металлическая коробка, но открыть коробку полковнику сразу удалось. Пашкевич потряс её. Судя по звуку, внутри находилось стопка бумаги. Совершенно очевидно, там лежала рукопись, раскрывающая тайну составления чудесного эликсира. Вернув железный сундучок на место, в нишу, Генрих Пашкевич опустился на постель. Он ни о чём в эти минуты не думал, просто лежал на постели, пока опять не уснул.

Ничто не указывало в склепе на движение времени, но проснувшись, полковник понял, что проголодался. Анна уже сидела за столом. Генрих поднялся, размял ноги, взглянул на свою жену.

— Откуда это у Вас? — спросил он и протянул руку к пятиугольнику, спрятанному под платьем.

Анна удивлённо взглянула на него.

— Ночью я хотел украдкой поцеловать Вас, — смущённо признался Генрих. — Я не хотел Вас даже разбудить, я увидел…

— Поцеловать?

— Но Вы же жена моя венчанная. Я соскучился по Вас. Мы очень давно не были вместе, я хотел Вас поцеловать и наклонился и увидел пятиугольник. Откуда он у Вас? Вы член тайного общества?

— Поцелуйте меня, Генрих.

Анна потянулась к нему, прикрывая глаза.

— Вы не ответили мне.

— А Вы хотите услышать ответ?

— Скажите, — он обнял Анну, прижался губами к её губам. — Скажите, умоляю Вас, скажите, — шептал он между жаркими поцелуями.

— Нет, я не член «Пятиугольника», — задыхаясь, отозвалась Анна. — Знак мне вручила Аглая, когда я собиралась бежать из Трипольского.

— Зачем же?

— Аглая думала, что это поможет мне сохранить жизнь. Это её собственный знак и, представьте, Аглая оказалась права, этот пятиугольник действительно сохранил мне жизнь.

После долгого молчания полковник спросил осторожно:

— Вы счастливы сейчас Анна Владиславовна?

Она кивнула.

— Счастлива, — прикусила губу, отвернулась, стала поправлять на ребёнке одежду. — Невозможно счастлива. Но, прошу Вас, Генрих, подождите немного, не торопите меня.

Дважды за ночь Генрих поднимался наверх. Он ошибся. На кладбище действительно появилось несколько десятков новых могил. Но кого хоронили здесь? Только свежие холмики, зарастающие снегом, ни креста, ни камня.

Ночью наверху было холодно и ветрено. Небо бездонное, звёздное просто сверкало над головою изогнутым чёрным бархатом. Запрокинув голову, Генрих Пашкевич помолился этому небу. Он благодарил создателя за то, что тот вернул ему жену. Когда он сошёл вниз по ступенькам, Анна Владиславовна сказала:

— Я должна выйти, разузнать, что творится в усадьбе.