Александр Бородыня - Крепостной шпион

Анна, чтобы не закричать прикрыла рот ладонью. Андрей стёр со лба пот, в глазах его стояли слёзы. Анна прокусила свою руку, но даже не почувствовала боли.

— Андрей, — прижимая к стеклу окровавленную руку, наконец, прошептала она.

Рванул воздух тягуче и лениво колокол. Прозвучал опять охотничий рожок. Стук копыт вдалеке, весёлые крики.

Анна вдруг увидела, как прошёл по двору, одетый в шутовской костюм с белыми пуговицами, крепостной актёр. Она сделала знак Трипольскому, и сама кинулась к двери скорее впустить его пока не подняли тревогу. Уже откидывая щеколду, она вдруг осознала, что после случившегося минувшей ночью, теперь никогда не сможет стать женой Андрея.

Первым в каморку вошёл Прохор, за ним Марфа.

— Быстро собирайтесь, барышня, сани ждут, — сказал Прохор. — Будете вещи, какие, с собой брать?

Андрей вошёл последним. Он постучал сапогами у двери и отвёл глаза.

— Уходи, — потребовала сквозь платок Анна, — уходи сейчас же. Они вернутся, они убьют тебя.

— Если всё быстро сделаем, то не убьют, не успеют, — сказал Прохор. — Только, барышня, торопиться нужно.

— Поедемте, Анна Владиславовна, — наконец подал голос Трипольский, — поедемте.

Марфа без разбора бросала в небольшой сундук вещи. Потом закрыла его, защёлкнула зажимы и указала Прохору:

— Бери.

Сани, запряжённые двумя свежими лошадьми, ждали во дворе за зданием театра. Прохор первым вышел и поставил сундук.

— Ну давайте, давайте, барышня, — подталкивала Марфа, — что Вы как сонная муха. Совсем бежать не хотите? Давайте.

— Действительно, — протягивая к Анне руку, сказал Трипольский, — Анна Владиславовна, нам следует поторопиться. Если хватятся, нас всех четверых убьют и Вас последней.

— А где же охрана моя? — как во сне поворачивая голову, спросила Анна.

— Нету, — брякнул Прохор, — были двое, спать легли.

Анна посмотрела вокруг и только теперь поняла, что ей мешает сесть в сани и бежать вместе с Андреем.

— Никуда я не поеду без Аглаи Ивановны, молочной сестры Вашей, — сказал она совсем другим твёрдым голосом. — Да и Вы, наверное, без неё ехать не захотите?

Колокол всё звонил и звонил, наполняя округу тревогой и не давая крестьянам заниматься делом. Дворовые, привычные к более эксцентричным барским выходкам, чувствовали себя намного лучше, чем деревенские. Они продолжали работу. Часть наёмников принимала участие в барской охоте, а остальные, как обычно в этот ранний час, ещё спали с похмелья в своей казарме.

— Ты знаешь, где они держат Аглаю? — спросил Трипольский, обращаясь к Анне.

— Нет. Впрочем, месяц, кажется, не прошёл ещё. В тот день, когда Бурса велел переселить меня в помещение театра, он также велел посадить Аглаю на месяц на стул. Я думаю это карцер или вроде того, — она повернулась к Марфе, — ты можешь сказать, где стоит этот стул?

Марфа кивнула.

— Это в доме, — сказал Прохор, — в правом крыле, рядом с женскими комнатами.

— Но ведь там должна быть охрана!

— Пошли. Как-нибудь управимся.

Первым, показывая дорогу, большими и быстрыми шагами шёл Прохор, за ним, с обнажённой саблей в руке, Трипольский. Женщины с трудом поспевали.

Во дворе и в саду было пусто. Парадная дверь была не заперта, но как только Прохор оказался в здании, ему навстречу выступил один из лакеев.

— Нельзя, — сказал он, — барин не велел тебя, Прошка, в дом пускать. Уходи, уходи, не то запорет. Насмерть запорет, уходи.

Лакей был старый, лет, наверное, семидесяти, но свалявшийся парик на голове его смотрелся так величественно. Щёки, натёртые румянами, придавали лицу такую торжественность, жезл так стучал по каменному полу, что Прохор, давно не заходивший в усадьбу, даже попятился. Он вдохнул запах барского дома и в груди бывшего телохранителя защемило. Мысли его будто перевернулись и пошли совсем в ином порядке, чем минуту назад.

Идите сами. Быстро. Это там, — он показал рукой нужную лестницу, — а мы с Марфой посмотрим: нет ли вокруг здания охраны. Иногда Иван Кузьмич ставит наёмников.

В голосе Прохора Трипольский ощутил нехорошие, незнакомые ему ещё нотки, но в азарте, охватившем его, не придал должного значения внезапной этой перемене. Вместе с Анной они поднялись наверх и, пробежав длинным коридором, оказались перед закрытой дверью.

— Аглая! — крикнула Анна. — Ты здесь?

— Здесь, — отозвалась эхом девушка из-за двери.

— Заперто, — Анна надавила на ручку двери. — Андрей, попробуй её выбить.

Отступив от запертой двери на несколько шагов, Андрей Трипольский с размаху ударил в преграду плечом. В охватившем его азарте, он воспринял боль от раны как что-то приятное.

Они вошли в белую четырёхугольную комнату. Бледность Аглаи поразила Анну настолько, что на короткий миг она позабыла о своём бесчестии. У девушки было совершенно бескровное исхудавшее лицо, но серые губы на этом лице всё-таки растягивались в улыбке.

Снять ужасный ошейник с Аглаи оказалось довольно сложно. Без специального ключа, без инструмента, Трипольскому пришлось повозиться.

В тот самый момент, когда тугой зажим, наконец, поддался под руками Андрея Андреевича, оставшийся внизу в прихожей Прохор шепнул в самое ухо своей сестры:

— Урод я, урод.

Бывший телохранитель вышел из дома, постоял, наверное, несколько минут неподвижно осмотрелся, словно после тяжкого кошмарного сна, и побежал по двору. Ещё через минуту он ворвался в конюшню, где, отпихнув конюхов, вскочил на первую попавшуюся лошадь. Марфа только и увидела, как её брат, проскакав через парк, исчез за деревьями.

— Дураки вы, дураки, — с трудом поднимаясь на ноги и приближаясь к Марфе, сказал старый лакей, — разве можно с барином такие шутки шутить?

Марфа, также как и брат её, ощутив запах усадьбы, прекрасно поняла резко переменившееся настроение Прохора.

— Только бы упредить успел, — проговорила она. — Только б упредить. Барин их поймает уж, только б упредить.

Лакей посмотрел на Марфу глупыми стариковскими глазами и, набрав в грудь сколько мог много воздуха, вдруг заорал:

— Помогите! Все сюда, сюда!

— Помогите! — завизжала Марфа. — Побег!

Как эти люди, пережившие чудом собственную казнь, пережившие жестокую смерть близких и сами подготовившие побег, в одну только минуту преобразились? Поверить было просто невозможно, но Прохор и Марфа пытались теперь побег это предотвратить.

Если бы не разгулявшийся колокол, наверное, беглецам не удалось бы пройти и шагу, но колокол звенел и звенел, заглушая любой крик своим звоном.

Марфа зарыдала и кинулась биться головой о землю.

«Что за звонарь, — подумала она, — что за сволочь. Совсем наш звонарь барина не любит».

Если бы несчастные женщина видела, что никакого звонаря на колокольне вообще нет, то, наверное, сошла бы с ума. По колокольне металась рыжая собака, и верёвка от языка большого колокола была привязана к её хвосту.