Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Коли нас обоих здесь убьют, то кто Анне Владиславовне поможет? — проверяя пистолет, сказал Афанасий. — Давай, Андрей, выйдешь через окно на ту сторону дома, а там огородом, может проскочишь. А я их отвлеку. Только не возражай, некогда нам с тобой спорить.

В эту минуту в дверь громко постучали, и грубый голос сказал:

— Открывай, Матрёна, это за первачом пришли.

Задув свечу, Афанасий осторожно подступил к окну и прицелился.

— Прощай, Андрей Андреевич, — прошептал он и спустил курок.

Вопль смешался с грохотом выстрела. Второй выстрел — и опять в цель.

— Сколько их здесь? — спросил Трипольский у женщины.

Испугавшаяся ответить, Матрёна отступила за спину связанного бандита так, чтобы тот не видел, и показала растопыренные обе ладони, все пальцы сразу. Сжала кулаки и показала ещё раз.

Ну, это глупость. Этого быть не может, чтобы так много, — Трипольский посмотрел в окно, через которое собирался выскочить. — Лошадь у тебя где?

Женщина показала пальцем направление.

В дверь сильно ударили. Афанасий опять выстрелил, бросил бесполезное оружие — перезарядить уже не было времени — и, не глядя больше на Трипольского, подступил к двери с обнажённой саблей в руке.

Последний заряженный пистолет был у Андрея Андреевича на поясе. Выскочив в окно, Трипольский повернулся, ожидая нападения, и когда рядом возникла, закрывая лунный свет, массивная человеческая фигура, одним выстрелом поразил нападающего. Пуля угодила точно в сердце. Умирая злодей не издал ни звука. Это дало Трипольскому возможность обойти дом и огородами выбраться из деревни.

Он ещё какое-то время слышал за своей спиной вопли умирающих, а потом всё стихло. Афанасий был уже либо убит, либо ранен и связан.

«Если нам устроили засаду в деревне, то, может быть, здесь больше повезёт? — размышлял Трипольский, проникая опять в тёмное здание станции. — Всё равно, пока не достану лошадь, пути мне нет. Придётся рискнуть».

В темноте засветилась лампадка. Смотритель сидел там же за столом.

— Простите меня, барин, — сказал он, — простите, но у меня не было выбора. Или Вы или моя семья.

— Прощу, — пообещал Андрей, — но я так понял, лошади в деревне есть. Я тебя прощу, если ты мне лошадь сейчас приведёшь.

Рассчитывать на то, что уже дважды выдавший его смотритель, не выдаст и в третий раз, не приходилось. Когда старик отправился в деревню, Андрей Андреевич не стал ждать его в помещении станции. Он зарядил два пистолета, вышел и спрятался за ближайшие деревья.

Прошло довольно много времени. По стуку копыт Трипольский догадался — смотритель возвращается. Ещё через какое-то время он увидел на дороге и силуэт смотрителя. Старик вёл лошадь под уздцы.

«Конечно… Конечно это новая ловушка, — лихорадочно соображал Андрей. Ухо его ясно улавливало и другой шум, доказывавший приближение злодеев. — Конечно, у меня есть выбор: рискнуть и завладеть лошадью или уходить назад в лес пешком. Лучше рискнуть».

Смотритель, немного потоптавшись во дворе, вошёл в помещение станции. Трипольский, пригибаясь, побежал. Он ещё не видел нападающих, но совершенно отчётливо слышал их приближение.

Приведённая смотрителем лошадь была под седлом. То ли старик, действительно, хотел ему помочь, толи бандиты посчитали, что так живая приманка будет надёжней. Вставив ногу в стремя, Трипольский легко вскочил на лошадь и натянул удила.

Вспыхнул прямо впереди на дороге факел. Ещё один. Грохнул выстрел. Пришпорив коня, Андрей Андреевич не повернул, а направил лошадь прямо на факелы. Действительно, темнота просто кишела вооружёнными людьми. Теперь они уже не прятались. По двору бежали одновременно не менее пяти человек. Воздух наполнился рёвом и бранью. Трипольский выстрелил, бросил пистолет и, размахивая саблей, попытался прорваться на дорогу. Удивительно, но это ему удалось.

После нескольких молниеносных ударов рёв вокруг усилился. Повалившийся прямо под копыта, человек с факелом орал по-русски матом и Андрея это кольнуло. Почему-то он ожидал опять услышать английскую речь.

В домике станции вспыхнул свет, и как по чьей-то команде вокруг навалилось темнота. Луна ушла в тучи, дорога впереди была совершенно свободна. Случайная пуля, выпущенная вслед, неприятно толкнула Андрея, обожгла. Трипольский ещё пришпорил свою лошадь и только потом слабость нахлынула на него и мрак вокруг неприятно покачнулся. Но Андрей Андреевич нашёл в себе силы удержаться в седле. Ещё сильнее вонзил шпоры во вздрагивающие бока лошади. В темноте очень скоро шума погони не стало слышно.

«Отстали, — подумал Трипольский, — ушёл от них».

На мгновение только выглянула Луна, и он, почти теряю сознание, увидел, что оказался один на пустой дороге. Мрак кругом. Обернулся — на станции поднималось зарево пожара. Это раздосадованные неудачей наёмники подожгли сено.

Наказание на стуле было наказанием чисто женским. На стул сажали провинившихся крепостных актрис, девушек из господского дома, а также беглых. Наказание это было столь жестоко и тягостно, что, если давался выбор получить полусотни плетей или простоять на морозе в одной рубашке несколько часов, то стулу предпочитали плети и мороз, хотя на морозе можно было и погибнуть.

Аглаю привели в пустующую четырёхугольную комнату без окна. Стены комнаты были окрашены белой краской, а посередине стоял большой стул с узкими подлокотниками. Рядом со стулом лежало на полу огромное полено. В полено вделан крюк, к крюку прикреплена тяжёлая цепь, на конце цепи ошейник с длинными шипами внутрь.

Аглаю посадили на стул, и палач застегнул ошейник. Она всё ещё не понимала, в чём же смысл наказания. Только спустя час, не в состоянии ни облокотиться, ни свободно ходить по комнате — при неловком движении шипы впивались в горло и могли убить — а полено было столь тяжёлым, что только приложив большое усилие можно было сдвинуть его на шаг.

Девушка, наконец, осознала что означает месяц на стуле. За сутки её один раз покормили и попоили квасом, а на ночь подложили на шипы маленькую подушечку. Так что, хоть и сидя, но удалось заснуть. Утром подушечку забрали.

Аглая сидела смирно и смотрела в белую стену.

«Вытерплю я, — думала она, — вытерплю. А вот что с Анной Владиславовной злодей сделает? Что с Виктором?»

Ей припоминались раскалённые щипцы в руках злодея и бледное лицо Виктора.

«Неужели до смерти замучает?»

Аглая решила отсчитывать дни по количеству принесённой еды, но скоро спуталась. Иногда еду приносили и по два и по три раза. Тогда она стала считать по подушечке: если принесли подушечку, значит настала ночь, унесли — значит утро. От неподвижности во всём теле появилась боль. Боль как сжатая пружина, как сила, не имеющая выхода, да ужас при мыслях о том, что сделали с Виктором, одолевали Аглаю.