Александр Бородыня - Крепостной шпион

Прошло три дня. Лёд на пруду окреп, на коньки ещё не встанешь — проломится, но тёмной воды под плёнкой уже не различить. Дороги хорошо засыпало снегом.

Желаю устроить себе весёлый сюрприз, Бурса велел Соньке во время прогулок близко к девушкам не подходить, дабы не спугнуть. А на её возражения, что издали при её Сонькиных ушах ни одного тайного слова барину не достанется, разрешил и не подслушивать.

— Ты только смотри, когда они дорогу станут пробовать или к лошадям подбираться, смотри и каждый день докладывай.

Ещё через пару дней, убедившись что у девушек всё готово — они приготовили не только санки и лошадь, а даже провизии в дорогу себе припасли, — во время обеда Бурса объявил Анне, что просит её подняться к нему в кабинет.

— Дело какое-то? — стараясь не выдать волнения, спросила Анна. — Или так, опять шутки Ваши?

— Мельпомена зовёт, — довольным голосом отозвался Бурса. — А может и пошутить хочу. Это на какой вкус мерить будешь.

Кабинет Ивана Бурсы располагался слева от его спальни и удивительно напоминал кабинет Константина Эммануиловича. Те же тёмные закрытые шторы, тот же массивный стол, диванчик, книги, бронзовый раб, склонившийся над чернильницей, серебряный абажур лампы. Здесь даже в самые солнечные дни стояло несколько зажжённых свечей на столе, и комната будто плавала в вечной полутьме.

Анна Владиславовна вошла и сразу качнулась назад, с первого же момента поняв ужасную шутку, но Сонька, следующая за ней, преградила дорогу и закрыла дверь, сама оставшись в коридоре.

Иван Кузьмич сидел за столом и, подобно своему брату Константину, что-то писал. Анна поразилась, как он похож в эту минуту на Константина Эммануиловича, но не это оказалось главным. Главным было то, что рядом с диванчиком стояла Аглая. Платье на Аглае было расстёгнуто и приспущено так, что из отворотов тонкого голубого белья, как из нежных лепестков, показывалась обнажённая грудь девушки. Анна стояла, зажмурившись. Щёки её налились кровью стыда, а руки напряжённо сгибались вдоль тела.

— Ах, вот и Вы, — прекращая писать и опуская перо, мягким голосом сказал Бурса. — Присаживайтесь, Анна Владиславовна, я Вас по делу, собственно, пригласил.

— Что здесь происходит? — как могла спокойно, спросила Анна и повела головой в сторону Аглаи. — Что всё это значит?

— Спектакль готовим, — Бурса откинулся в своём кресле и смотрел неподвижными глазами. — Последний фарсик завалился. Позор! Гибель театру! Господа даже спали в креслах от скуки. И решил я восстановить старую постановку. Будем представлять на сцене «Золотого осла», — он говорил спокойным тихим голосом, столь похожим на голос его брата. — Вы же, Анна Владиславовна, читали, вероятно, сочинение господина Апулея?

— Хорошо, — сказала Анна и опустилась на диван. Аглая продолжала стоять. — Но зачем же… Зачем же девушку унижать?

— Тут нет никакого унижения, — сказал Бурса. — Просто я должен был рассмотреть одну из предполагаемых актрис. Мельпомена, знаете, не терпит ошибок. Аглаша была ранена, и я просто обязан был лично убедиться, что рана уже достаточно затянулась, чтобы показать её обнажённой на сцене.

— Мерзавец! — не сдержавшись, бросила Анна и вскочила на ноги. — Негодяй!

— Конечно. Конечно мерзавец, конечно негодяй. Но поскольку вы обе мои законные рабы, а я хочу восстановить на моей сцене великолепный спектакль, то смею рассчитывать на ваши, девушки, послушание и разумность, — он взял со стола книгу и показал её издали Анне. — Я уверен, в вас обеих огромные актёрские таланты сокрыты.

— Очень глупо, — сказала Аглая и резкими движениями натянула платье. — Насколько мне известно, — продолжала она, обращаясь к Бурсе, — Михаил Львович Растегаев хоть и проиграл меня прилюдно, но документов-то не подписал. Так что не раба я вам, и держите вы меня незаконно.

— Ну коли не раба, так беглая, — вздохнул театрально Бурса, перелистывая большой том, даже издали Анна увидела надпись на корешке: Апулей «Золотой осёл». — Беглую я могу случайно и до смерти запороть. Кто же с меня спросит?

— Нет меня в розыскных списках, — возразила Аглая. — Так что, выходит, украли вы меня. Вор Вы, Иван Кузьмич, как есть вор.

— Может и вор. А может и нет. Может я тебя и отпущу, — Бурса поднялся на ноги, встал перед девушками, заложив руки за спину. — Да я решил, я тебя отпускаю. Мне чужая собственность не нужна. Лошадей дам. Уходи. Но только одна. Анна Владиславовна раба моя по закону — венчанная жена раба моего и моя раба, — он сделал длинную паузу, подышал и закончил: — Так что, ты уходишь?

Пуговицы на платье Аглаи располагались спереди и были очень мелкими в цвет ткани что не различишь их в полутьме. Девушка справилась с застёгиванием только на треть, когда вдруг решившись, сорвала с себя платье.

— Я готова играть в вашем спектакле, — совершенно спокойным ледяным голосом сказала она. — Можете изучать своё плечо, но, кажется, рана уже затянулась, только шрам остался. Хочу сказать, что и на ноге у меня есть шрам. Он от французской пули.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Анна, но Бурса её перебил:

— Вы обе будете играть в «Золотом осле», — довольный закричал он. — Я уверен, эта постановка во много крат превзойдёт прошлую. Уверен, в ней будет столько чувства, столько любви, что и молодому Вертеру не приснится.

— Я говорю, что у нас нет выхода, — будто и не услышав восторженные вопли негодяя, сказала Аглая. — Что мы против него можем ещё сделать? Ну скажи. Что?

— Давай покончим с собой?

— Нет, — возразила Аглая, — глупости всё это. Можно и большее унижение ради любви стерпеть.

Прогулки в парке были запрещены, и Анна Владиславовна снова оказалась запертой в комнате. Её больше не приглашали ни к завтраку, ни к обеду. И вообще не позволяли выходить. Сонька принесла книгу и пьесу, написанную по мотивам сочинения Апулея неким помещиком. Об этом романе Анна Владиславовна, конечно же, много раз слышала, но в руки неприличная книжка ей до сих пор так не попадалась.

Начав с романа, девушка была неприятно удивлена отсутствием первой титульной страницы. Эту книгу, похоже, читали уже не один десяток раз и читали со страстью, но сам роман оказался ничего особенного. Обыкновенная античная проза, наподобие Дафниса и Хлои, ей даже скучно стало.

Зато с первых же страниц пьесы, за которую Анна принялась после романа, девушке захотелось разорвать мерзкую рукопись в клочья. Но Анна заставила себя дочитать до конца. Она хорошо помнила предыдущий паскудный спектакль, на котором ей пришлось присутствовать зрителем и хотела хорошо уяснить, что же ей предстоит вытерпеть ещё.

Закончив чтение, Анна Владиславовна легла на кровати на спину, закрыла глаза и твёрдо сказала себе: