Эрнест Дюплесси - Филипп Август

– Пусти меня! – воскликнул Филипп, стараясь вырваться из рук Герена. – Ты сам злодей! Ты знал это и ничего мне не сказал! Ты продал честь твоего государя! Пусти меня, изменник, или, клянусь небом, я и тебя убью!

Вне себя от бешенства Филипп выхватил кинжал и поднял его на министра.

– Убейте, государь, – сказал Герен бесстрашно и не двинувшись с места, – я ваш слуга, кровь моя вам принадлежит, вы вольны пролить ее. Убейте! Ваш кинжал не может нанести такого жестокого удара моему сердцу, каким поразили меня ваши слова! Но пока я жив, вы всегда увидите меня между вами и вашим позором. Да, государь, позор падет на вас, если вы убьете человека, которого, виновен он или нет, вы сами пригласили под свою кровлю!

– Пусти же меня, Герен, – сказал Филипп голосом более спокойным, хотя рука его все еще дрожала и взор сверкал, – пусти меня, я теперь спокоен.

– Государь, еще раз прошу вас, успокойтесь и одумайтесь!

Но Филипп внезапно отстранил его и, пройдя через мост, отворил калитку и вошел в сад.

Герен стоял неподвижно, в нерешимости. Но, заметив, что Филипп забыл запереть калитку, сам вступил в сад, быстрыми шагами направляясь в замок, горя твердою решимостью выдержать гнев короля, но не допустить его до преступления, за которое совесть вечно будет его угрызать.

Между тем Филипп Август спешил вперед с кинжалом в руке и, пройдя несколько безлюдных аллей, вышел наконец к лужайке у крыльца одного из флигелей дворца.

Неподалеку от крыльца Филипп увидал Агнессу, прохаживавшуюся с двумя дамами.

Вместо того чтобы подойти к ней, Филипп бросился в боковую аллею и, никем не замеченный, вступил в оружейную залу, где обыкновенно находились его телохранители и караул.

Тут он вложил кинжал в ножны. Удивленные неожиданностью, солдаты поспешно поднялись.

– Не видели ли вы графа д’Оверня? – спросил король грозным, хотя и сдержанным голосом.

– Он только что прошел с пажом, который отыскивал его целый час, – отвечал начальник караула.

– Найти его и немедленно привести ко мне, – сказал король властно. – Мне надо видеть его.

Караульные разошлись. Филипп, оставшись один, быстрыми шагами прохаживался по зале, терзаемый нетерпением и яростью, от которых содрогалось все его существо.

Через несколько минут к нему подошел Герен. Филипп не удостоил его даже взглядом, но министр встал перед ним, почтительно преграждая дорогу.

– Оставь меня, Герен, – сказал король с нетерпением. – После я выслушаю тебя, если тебе этого хочется. Теперь не могу.

– Даже подвергаясь опасности прогневить вас, государь, – возразил Герен, – я требую привилегии старых слуг – говорить то, что неприятно их господину.

Филипп не отвечал, но остановился и прямо смотрел в лицо своему министру.

– Вы оскорбили меня, государь, оскорбили жестоко, поэтому дали мне важное преимущество: право простить моего короля. Да, государь, я прощаю вам мысль, что человек, верно служивший вам в течение двадцати лет, что министр, твердо укрепивший в ваших руках так долго колебавшийся скипетр, мог продать вашу честь, мог узнать, что вас оскорбляют, и не объяснить вам этого! Я не стану оправдываться. Но мой долг представить вам отчет, почему в первую минуту я не решился вам отвечать. Когда вы пришли, я уже знал, что граф д’Овернь находится в саду с королевой.

Филипп горько улыбнулся, но молчал. Герен продолжал:

– Но я был и остаюсь в полной уверенности, что привязанность графа д’Оверня к королеве есть самое честное чувство.

– Ах, жалкий наивный человек, – сказал Филипп с горькой иронией. – И ты действительно в это веришь?

– Смейтесь надо мной сколько хотите, но выслушайте меня, государь. Граф д’Овернь – друг герцога Истрийского, сын которого был его товарищем в военных подвигах, совершенных в Палестине. Я почти уверен, что герцог, встревоженный вашим сопротивлением воле святейшего отца, дал поручение графу передать королеве его советы в том же духе, как он сам недавно писал вам.

Король задумался.

– Может быть, ты и прав, Герен, хоть и верится с трудом, – сказал он, несколько успокоенный. – Но теперь я понимаю твой образ действий. Я оскорбил тебя жестоко и сознаю свою вину. Ну, старый друг, ты должен простить меня – я так жестоко страдаю! Страдание делает человека несправедливым.

Вместо ответа Герен схватил протянутую ему руку и поднес ее к губам.

– Ты внушил мне некоторое сомнение в справедливости моей ненависти к этому Тибо д’Оверню, – продолжал король, – но не можешь вырвать ядовитое жало, которое вонзили в мое сердце. Агнесса может быть чиста как лед, и я вполне тому верю. Ее слова, тон которым она произносила их, все ее поступки способны рассеять всякое подозрение. Но она не любит меня! Она сама это сказала, что не любовь удерживает ее здесь, а долг. А я воображал, что я любим, как короли редко бывают любимы!

Герен хранил молчание. Он был такой честный человек, что не мог в присутствии своем допустить несправедливого подозрения, которое могло бы омрачить доброе имя королевы. Но, несмотря на это, он не хотел полностью рассеять заблуждение Филиппа и тем разрушить последнюю надежду добиться уничтожения рокового интердикта.

Появление караульных доставило ему случай уклониться от смущения и неприятности давать уклончивый ответ. Часовые растерянно доложили государю, что всюду искали графа д’Оверня, но нигде не смогли найти.

– Отыщите его непременно и где хотите! – сказал Филипп, опять возмущенный и разгневанный. – Если его нет здесь, так он должен быть в городе, и вы должны там найти его. Обращайтесь с ним почтительно, но непременно приведите ко мне. Вы своими головами отвечаете за его безопасность.

Король быстрыми шагами удалился из оружейной и направился в свой кабинет; за ним последовал Герен, который не осмеливался уже высказывать новых увещаний, но еще менее осмеливался бросать короля на его собственный произвол.

Вернемся к прошлому, чтоб объяснить присутствие графа д’Оверня в Компьенском замке и отдать точный отчет его переговорам с королевой.

Как уже известно, граф по приезде в Париж остановился в монастыре св. Берты в ожидании скорого прибытия двора, как о том было возвещено. Но Филипп продолжал пребывать в Компьенском замке, и Тибо в нетерпеливом ожидании передать свое поручение тоже переехал в Компьен.

Довольный усердием графа, в то время как все мятежные бароны покидали его, король Филипп принял Тибо с особым почетом. Граф д’Овернь с холодной сдержанностью принимал благосклонность короля, однако не замедлил воспользоваться милостивым приглашением посещать дворец и временным отсутствием государя, чтобы просить у королевы личной аудиенции.