Эрнест Дюплесси - Филипп Август

– Так вот какие приказания отец мой поручил вам передать мне? – дрожащим голосом спросила королева, побледнев.

– Точно так, ваше величество, и он умоляет вас, если вы питаете хоть какую-нибудь привязанность к нему, не отвергать его волю и покориться. Он понимает, как тяжела для вас эта жертва; знает про вашу любовь к королю, но вместе с тем верит вашему мужеству и из чувства глубокого уважения к вам полагает, что честь для вас дороже всего на свете. Он надеется, что вы не станете упорствовать в сопротивлении, которое набрасывает черное пятно на его и на ваше имя.

– Граф, – сказала Агнесса, – моя любовь – это вся моя сила. Вырывая любовь из моего сердца, вы вырвете в то же время жизнь. А между тем я не колеблясь рассталась бы с королем, если бы того требовали честь и долг; но они-то именно и запрещают мне бросать супруга. Да, запрещают!

Она вдруг замолчала и несколько минут шла молча, терзаемая внутренней борьбой.

– Положим, что я согласилась бы и на это, – опять заговорила она, – но разве я могу без согласия короля оставить его дворец и возвратиться в Истрию?

– Я устраню это затруднение, – возразил граф с живостью. – Вас будет сопровождать моя свита, которой вполне достаточно, чтобы защитить вас от всякой неприятности и устранить всякое насилие. Все, чем я владею, принадлежит вам, и вы можете всем распоряжаться как своей собственностью.

– Мне ли вы осмеливаетесь говорить такие речи? – воскликнула Агнесса с гневно сверкающими глазами и с улыбкой презрения на губах. – Мне, жене короля Филиппа, вы предлагаете призвать на помощь его вассала и против него обращать войско провинции Овернь? И вероятно, Тибо, граф д’Овернь, будет начальствовать мятежными войсками для того, чтобы оскорбление было полным?

– Вы плохо знаете меня, если считаете способным на такую измену. Ни за какие блага в мире я не стал бы предлагать вам такого дела, которое могло бы омрачить вашу честь. Честь ваша для меня дороже моей собственной. Я хотел только сказать, что, если вы согласны уехать к отцу, после того как назначите вашего духовника или какого другого прелата вашим наперсником, я могу доставить вам конвой в тысячу вооруженных людей, которые проводят вас до Истрии, а я тем временем отправлюсь уже из Марселя на корабле в Палестину. Вот все, что я желал предложить вашему величеству.

– Я не могу и этого принять, – отвечала Агнесса, с холодным негодованием отвергая даже мысль, которая не соответствовала бы воле Филиппа. – И если наступит день моей разлуки с Филиппом, то не с провожатыми вернусь я в Истрию, а пешком, в одежде странницы, питающейся милостыней на дороге. Только я никогда туда не вернусь, никогда! Я знаю, что вы хотите мне сказать: церковь произнесла приговор, и Филипп уже не супруг мне. Но я не признаю этого; Филипп принял мою клятву, французские прелаты благословили брачный союз, нас соединяющий, и этот союз никто не имеет права разорвать, никто – даже прелаты, освящавшие его своим благословением! Не могут, если мы сами не дадим на то согласия.

– Ваше величество, я исполнил тяжелый долг и теперь, сдержав обещание, данное мной герцогу Истрийскому, не позволю себе прибавить ни единого слова. А между тем я не вполне исполнил данное его, если бы в последний раз не умолял вас подумать об этом совете. Вы знаете возвышенные чувства, доброе сердце, мудрость вашего отца. Неужели вы думаете, что он стал бы заклинать вас расстаться с вашим супругом, если бы не считал это вашей обязанностью?

– Он рассуждает об этом как отец, а я – как жена. А между тем я до такой степени люблю моего отца, что готова была бы пожертвовать ему всем: саном, счастьем, любовью, всем, кроме того, чем жена обязана своим чести и долгу… Довольно, граф, не настаивайте более. Все, что вы могли бы еще сказать мне, будет бесполезно. Не причины честолюбия или тщеславия, и даже не любовь удерживают меня здесь, при короле, а долг. Я поклялась перед алтарем в церкви, что никогда не оставлю своего мужа и сдержу свою клятву.

Граф д’Овернь молчал. Он видел по лицу королевы, вспыхнувшему ярким румянцем, по ее сверкающему взору, что будет опасно и, во всяком случае, бесполезно настаивать.

Они уже направлялись по дороге к замку, когда Агнесса заметила пажа в зеленом полукафтане, который быстро приближался к ним.

– Сюда идут посторонние, – сказала Агнесса. – Прошу вас, уйдите, граф, и если питаете ко мне хоть малейшее чувство приязни, никогда не повторяйте предложение, которое вы передали мне.

Граф д’Овернь почтительно поклонился и собирался ответить.

– Говорю вам, сюда идут! Оставьте меня, уйдите! – повторила Агнесса, страшась новой борьбы.

Тибо поспешно удалился и немедленно встретился с молодым человеком в зеленой одежде, который подал ему письмо. Это был Эрмольд де Марси, паж рыцаря Куси. Когда граф прочел письмо, то поспешными шагами, не останавливаясь, дошел до своей квартиры и, не дожидаясь свиты, уехал из Компьена.

По уходу графа д’Оверня Агнесса медленно шла к замку, не совсем оправившись от нового удара.

Подходя к лужайке, она услышала шум шагов в крытой аллее, как раз напротив ее. Она не могла видеть человека, но тотчас узнала его по походке.

– Это Филипп! – воскликнула молодая женщина.

И все ее огорчения были забыты, глаза заблистали радостью.

«Он, вероятно, не заметил меня и прямо пошел в мои покои», – подумала она.

И с этой мыслью королева махнула рукой своим дамам, чтобы они шли быстрее, и сама вспорхнула на крыльцо.

– Не проходил ли государь? – спросила она у пажа, стоявшего в передней.

– Точно так. Государь очень торопился и, кажется, пошел в оружейную. Действительно, там и голос его слышен.

– Да, и я слышу, – воскликнула королева весело. – Это он.

Она поспешила в свои комнаты в ожидании Филиппа.

Филипп Август вышел из оружейной и медленно поднимался по лестнице большой башни, которая вела в его собственные покои, и так был поглощен своими мыслями, что только перед дверьми в покои королевы заметил, что министр все время следовал за ним.

Герен заклинал его успокоиться.

– Не забудьте, государь, все поступки королевы безукоризненны. Не предавайтесь пылкому увлеченно, в котором после будете горько раскаиваться.

– Не бойся, Герен, – отвечал король. – Я сумею владеть собой.

Он махнул рукой, приказывая министру удалиться, и, отворив дверь, вошел в покои королевы.

Увидев короля, Агнесса вскочила с места и бросилась к нему с такою искренней радостью, способной рассеять сомнения самого недоверчивого сердца. Филипп не выдержал этого испытания и, схватив ее в объятия, крепко прижал к груди.

Но подозрение пускает глубокие корни. Двадцать раз рассудок попирает их, а они опять поднимаются с еще большей силой, как будто с каждым разом обретают новую жизнь в тайных изгибах сердца, давших им приют, вместе с недоверчивостью, гордостью и другими дурными страстями.