Томас Рид - Одинокое ранчо [сборник]

– О, так вы собираетесь заделаться одним из прерийных торговцев, не так ли?

– Да. Именно это намерение привело меня в вашу страну. Я достаточно взросл, чтобы думать о призвании, и всегда тешил себя мечтой вести полную приключений жизнь торговца в прериях. Поскольку средств у меня достаточно, чтобы обзавестись собственным небольшим караваном, я решил-таки попробовать. Эта моя поездка была всего лишь опытом и разведкой. Результатами я удовлетворен, и если не произойдет ничего непредвиденного, вы снова увидите меня в Дель-Норте прежде, чем мы с вами станем старше на двенадцать месяцев.

– Тогда и впрямь есть надежда на новую встречу с вами. Я рад этому. Однако, дон Франсиско, – продолжает хозяин, вдруг посерьезнев, – позвольте сказать вам кое-что, пока не забыл. Это совет, или предупреждение, если угодно. Я заметил, что вы слишком беспечны, слишком равнодушны к опасности. А та не всегда кроется в прериях или исходит от краснокожих дикарей. Она в немалой степени гнездится здесь, среди роскоши так называемой цивилизации. Путешествуя по нашей стране, не забывайте про вашего недавнего противника и непрестанно берегитесь его. Я дал вам несколько намеков относительно характера Хиля Ураги. Но не сказал всего. Этот человек хуже, чем вы способны себе представить. Я хорошо его знаю. Видите тот домик на той стороне реки?

Хэмерсли кивает.

– В той хижине он родился. Отец его был из тех, кого мы называем пеладо – бедняк, настоящий голодранец. Хиль такой же, только хуже. В своем родном краю он оставил за собой след хорошо известных преступлений и других, в которых его только подозревают. Короче говоря, Урага был настоящим грабителем. Вас наверняка удивляет, как мог такой человек стать офицером нашей армии. Это потому, что вы не осведомлены об особенностях нашей службы, как и нашего общества. Они – не что иное, как результат постоянных перемен в нашей политической системе. И все-таки вас удивит, быть может, что свой патент он получил от патриотической партии – самой настоящей, – которая стояла у власти тогда, как и теперь. Это необъяснимо даже для меня, потому как я знаю, что Урага предаст наше дело, как только сочтет это выгодным для себя. Но одновременно мне известен ответ. Существует власть, даже если партия, обладающая ей, не находится у руля. Она осуществляется втихую и под шумок. Речь о нашей иерархической верхушке. Хиль Урага является одним из ее орудий, поскольку эту силу как нельзя лучше устраивают его низменные инстинкты и вероломный характер. Если придет день для нового пронунсиаменто [13] Военный переворот – в Испании и латиноамериканских странах. против наших свобод, – не дай Бог! – этот негодяй окажется в первых рядах предателей. Каррай! Не могу думать о нем иначе, как с содроганием и отвращением. Способны ли вы поверить, сеньор, что этот субъект, заполучив себе на плечи эполеты, – явно за какие-то подлые услуги, – имел дерзость просить руки моей сестры? Адела Миранда в подвенечном наряде рядом с Хилем Урагой! Да я предпочел бы увидеть ее в погребальном саване!

При этих последних словах грудь Хэмерсли стеснили эмоции, почти не уступающие силой тем, что бушевали в хозяине усадьбы. Фрэнк как раз думал о портрете на стене и о том, как прекрасен должен быть оригинал. Услышав имя ее в связи с именем мерзавца, чей удар он до сих пор ощущал и чью кровь пролил, американец почти что пожалел, что не закончил дуэль убийством противника.

– Но полковник Миранда, – произносит он наконец. – Ведь того, о чем вы говорите, наверняка не может случиться?

– Нет, пока я жив. Но, амиго, вам еще предстоит узнать, какая это удивительная земля – страна стремительных перемен. Сегодня я командую округом, и едва ли ошибусь, если скажу, что практически наделен властью над жизнью и смертью всех, кто мне подчинен. Но завтра я могу стать беглецом, а то и покойником. В последнем случае, где обретет моя бедная сестра руку, способную защитить ее?

И снова грудь Хэмерсли сдавливает. Как ни странно это может показаться, слова недавно обретенного друга звучат для него как призыв. И вполне вероятно, что подобная мысль гнездится и в голове мексиканского полковника. В стоящем рядом сильном мужчине ему видится представитель породы, способной оберегать – он желал бы, чтобы именно вокруг такого дуба обвилась своими нежными побегами его сестра и прильнула к нему на всю жизнь.

Хэмерсли не свободен от различного рода смутных мечтаний, но есть среди них одно твердое, которое он уже озвучил – намерение возвратиться в Альбукерке.

– Я непременно вернусь сюда, – говорит он так, будто пытаясь успокоить полковника этим обещанием. Затем, приняв тон более беспечный, продолжает: – С весенним караваном не успею – не хватит времени все устроить. Однако имеется более южный маршрут, недавно открытый, а по нему можно путешествовать в любое время года. Быть может, попробую пройти им. В любом случае, передам весточку с одним из караванов, уходящих из Штатов по весне, так что вы будете знать, когда меня ожидать.

Кентуккиец смолкает ненадолго, и на лице его появляется непривычное выражение крайней серьезности.

– И вот еще что, полковник Миранда. Если какая-либо политическая дрязга из числа тех, о которых вы упоминали, произойдет и вам придется бежать из родной страны, считаю излишним напоминать, что в моей стране вы обретете друга и дом. После случившегося здесь вы можете быть уверены в том, что первый будет предан, а второй гостеприимен, хоть и скромен.

На этом обмен репликами заканчивается. Два человека, познакомившиеся при таких странных и неожиданных обстоятельствах, бросают окурки сигар и, пожав руки, смотрят друг на друга с выражением искренней, не требующей слов дружбы.

Следующее утро застает кентуккийца выезжающим из Альбукерке в направлении столицы Нью-Мексико. Его сопровождает эскорт из драгун, посланный мексиканским полковником, чтобы защищать от рыщущих в округе индейцев.

Но все время пути, как и много месяцев спустя, Фрэнка преследует воспоминание о лице, глядящем на него с портрета на стене залы. И вместо того чтобы посмеяться над собой как над влюбившимся в картину, молодой человек все сильнее жаждет вернуться и увидеть воочию оригинал. В довершение всего, ему не дает покоя недоброе предчувствие, навеянное словами, которые обронил его мексиканский друг при расставании.

Еще немногим менее четверти века назад индейцы навахо наводили ужас на поселения Нью-Мексико. Для них не было чем-то из ряда вон выходящим ворваться на улицы города, перестрелять или нанизать на копья жителей, разграбить лавки, захватить приглянувшихся женщин и увезти их в неприступные гнезда своего Навахоа.