Томас Рид - Одинокое ранчо [сборник]

Хэмерсли колеблется. Это означает бросить преданных соратников, которые принесли, или еще приносят в жертву свою жизнь, служа ему. Но как справедливо заметил проводник, какую пользу сослужит им, если они останутся и дадут себя убить? Ведь можно спастись и отомстить за товарищей!

Последний довод убеждает Фрэнка. Но Уайлдер не ждет, пока тот решится. Поторапливая хозяина словами, он кладет руку ему на плечо и увлекает в направлении лошадей.

– Не бросайте ружье, пусть даже патронов нет, – советует проводник поспешно. – Если удерем, оно нам понадобится. В прериях без ружья мы все равно что покойники. А теперь по коням!

Почти механически молодой кентуккиец вскакивает на спину ближайшей из лошадей – своей собственной. Проводник еще не сел в седло. Насколько Фрэнк способен разглядеть сквозь дым, Уолт склоняется у колеса одного из фургонов. Секунду спустя Хэмерсли понимает, что повозка движется, и слышит легкий скрип – это обод шуршит по песку. Огромная «коннестога» покоряется силе колосса.

В следующий миг Уайлдер запрыгивает на своего коня и подъезжает к Хэмерсли.

– Я приоткрыл щель между фургонами, – говорит он на ухо молодому человеку. – Проскочим через нее. Будем укрываться в дыму, насколько возможно. Следуйте за мной, да не теряйте меня из виду. Если уж отдавать концы, так лучше на открытой равнине, а не запертыми, как барсуки в бочке! Держитесь поближе, Фрэнк. Теперь или никогда!

Кентуккиец подчиняется почти бессознательно, и вот десять секунд спустя два всадника вырываются из окруженного вопящими дикарями кольца фургонов и несутся во весь опор по песчаной равнине.

Почти одновременно с отъездом двух всадников наступает развязка боя. Собственно говоря, она свершалась именно в момент их исчезновения, потому как никто из их товарищей не стоял уже на ногах – некому было сделать еще один выстрел или нанести очередной удар. Все лежат среди фургонов, убитые или раненые. Иной из павших, живой или мертвый, так и не выпустил из рук окровавленного ножа или пистолета, дуло которого еще дымится.

Но вскоре раненых среди белых не остается, потому как нахлынувшая со всех сторон толпа запруживает все пространство внутри, добивая томагавками всех, кто выказывает признаки жизни, или, орудуя длинными копьями, прикалывает их к песку. На теле каждого из американцев насчитывается по меньшей мере с полдюжины ран, а примерно такое же количество дикарей либо склоняется над трупом, либо пляшет вокруг него.

Затем наступает черед сцены, которая более уместна среди диких зверей или поклонников какого-нибудь дьявольского культа. Это борьба за обладание скальпами убитых – каждый из победителей заявляет право добычу. Одни стоят с обнаженными ножами, готовые содрать трофей, другие выставляют вперед руки и оружие в намерении помешать этому. С уст спорящих срываются крики и оскорбления, взгляды мечут огонь, а длани вздымаются и опадают в яростной жестикуляции.

Среди хора демонических реплик выделяется голос, более сильный чем иные, раздающий громовые приказы. Он призывает оставить грозящую вспыхнуть ссору и заняться тушением пламени, еще пожирающего фургоны. Говорит тот самый воин с красным крестом на груди, охровые перекладины которого огнем горят на фоне смуглой кожи. Это, как верно определил Уолт Уайлдер, вождь тенава-команчей Рогатая Ящерица.

Вождя подобает слушать, ему тут же повинуются. Горлопаны притихают на время и, отложив оружие, бросаются исполнять приказ. Похватав лопаты, выпавшие из рук бездыханных теперь противников, индейцы пускают их в ход и вскоре сбивают пламя. Дым тоже развеивается, и только тонкие струйки пробиваются через толстый слой песка.

Среди дикарей выделяется человек, обличье которого несколько отлично от всех прочих. Индеец по одежде и раскраске, вооруженный, как дикарь, и такой же смуглый, чертами он напоминает представителей более цивилизованной расы. Лицо его явно говорит о принадлежности к европейцам, совсем не походя на физиономии аборигенов Америки. Прежде всего, в отличие от них, у него имеется борода, густо покрывающая щеки и свисающая на грудь.

Да, среди команчей иногда встречаются бородачи – это метисы, потомки смешавшихся с краснокожими белых. Но мужчина, рыскающий среди захваченного каравана, не походит на них. Рядом с ним обретается еще один субъект, тоже отличающийся растительностью на щеках, хоть и менее густой и более всклокоченной. Разговор между ними ведется не на гортанном языке тенава-команчей, но на чистейшем мексиканском варианте испанского.

Оба спешиваются, оставив коней. Тот, у которого борода гуще, руководит, второй помогает. Первый шныряет от трупа к трупу. Наклонившись над очередным, он заглядывает ему в лицо – одних удостаивает лишь беглого взгляда, других подвергает внимательному изучению – после чего идет дальше с видом разочарования, сопровождаемого соответствующими восклицаниями.

Через некоторое время, обойдя всех убитых, незнакомец поворачивается к своему подручному.

– Пор диос! [19] Проклятье! (исп.) – восклицает он. – Похоже, его нет среди них! Что бы это значило? Сомнений в его намерении идти с караваном нет. Вот караван, вот мы, но где он? Карахо! [20] Черт побери! (исп.) Если ему удалось улизнуть, останется только признать, что все эти хлопоты были напрасны.

– Подумайте о богатой добыче, – возражает второй. – Эти огромные carretas [21] Повозки (исп.). нагружены ценными товарами. Уж их-то никак нельзя сбрасывать со счетов.

– К черту товары! За его скальп я отдал бы все шелка и весь сатин, который когда-либо привозился в Санта-Фе. Мне нет дела до таких пустяков. Вот Рогатая Ящерица рад им, судя по тому, как он замотался в ткани с головы до пят. Но мне не это нужно. Где же он? Явно не среди убитых – тут нет никого, кто хотя бы отдаленно походил на него. Это ведь его караван, о котором он сообщал в своем письме? Никакой другой не должен был отправиться этим маршрутом. И вот они все лежат мертвые, как камень: люди, мулы, лошади, но его нет.

Дым рассеялся, остается лишь тонкая пелена среди фургонов, тенты которых, сожранные огнем, уже не скрывают хранящегося внутри содержимого – часть его сильно обгорела, часть едва пострадала. Грабители принимаются вытаскивать ящики и тюки, их вождь бдительно надзирает, чтобы воины снова не занялись сдиранием скальпов с убитых. С работой покончено быстро, меньше чем за десять минут – именно столько времени прошло с того мига, как Уайлдер и Хэмерсли, выбравшись из-под колес, ускакали под покровом дыма.

Говорящий по-испански бородач, закончивший осмотр трупов, обращается к своему подчиненному с видом озадаченного разочарования, не раз прорывающегося в словах.