Томас Рид - Одинокое ранчо [сборник]

– Меня убивает, что приходиться торчать тут. Только подумаешь, что могут творить эти мерзавцы прямо в эту самую секунду! Адела…

– Не позволяйте всяким дурным мыслям лезть в голову. Думайте о том, что нам предстоит делать дальше. Вашу Аделу на месте не прикончат, как и мою Кончитер. Их уведут вместе с другими пленниками. Мы последуем за ними, и посмотрим, не выдастся ли шанс вырвать их из лап негодяев.

Убежденный доводами друга и несколько успокоенный, Хэмерсли остается на месте. По трезвому размышлению он приходит к выводу, что сделать ничего нельзя. Лелеемый до того план означал опрометчиво пойти на смерть, кинуться прямиком ей в пасть.

Они лежат и слушают, иногда поднимаются и бросают из-под веток взгляд на часовых внизу. Длительное время американцы не слышат ничего, кроме восклицаний картежников, щедро пересыпаемых испанскими ругательствами и богохульствами. Но около часа ночи до их ушей доносятся другие звуки, поглощающие всё их внимание и заставляющие позабыть про игроков.

Из долины, далеко распространяясь в тишине ночи, доносится лай мастифов. Эхо его отражается от утесов, создавая раскатистый отзвук. Вскоре раздается голос человека, потом другой. Они не сливаются друг с другом, потому как один – это грубый крик мужчины, а другой – пронзительный вопль женщины. Первый – это возглас изумления, вырвавшийся у Чико, второй – испуганный визг Кончиты.

С гулко стучащими сердцами напрягают американцы слух в попытке уловить, что будет дальше. Оба понимают важность донесшихся до них звуков, и инстинктивно верно интерпретируют их. Уолт первым озвучивает свои догадки.

– Мексикины уже в хижине, – шепчет он. – Обе собаки подняли лай, услышав их приближение. Потом кричал иджун Чико, а за ним моя девочка. Проклятье! Если хоть волосок упадет с ее головы… Черт, какой прок от моих угроз!?

Словно смирившись со своим бессилием, охотник резко замолкает и снова навостряет уши. Хэмерсли, не нуждающийся в понукании, уже сделал это. Теперь из долины доносятся другие звуки, не все из них громкие. Поток, тут и там ниспадающий каскадами, частично заглушает их. Иногда доносится ржание лошади или короткий лай гончих, как если бы псы вынуждены были покориться, но сохранили враждебность к пришельцам. Слышатся и голоса людей, но ни криков, как у Чико, или визга, как в случае с Кончитой, больше нет. Раздаются громкие голоса, люди перебивают друг друга, но ружья молчат. Последнее успокаивает. Любой раздавшийся в эту секунду выстрел напугал бы Хэмерсли сильнее, чем если бы, был нацелен в него.

– Слава Богу! – выдыхает кентуккиец после длительного периода молчания. – Миранда не оказал сопротивления – понял, что оно бессмысленно, и сложил оружие без боя. Думаю, все уже кончено и их взяли в плен.

– Уж лучше плен, чем смерть, – удовлетворенно замечает охотник. – Как я уже говорил, пока дышишь, надежда есть. Давайте взбодримся, припомнив о той безнадежной схватке среди фургонов и о том, как потом мы спаслись в пещере. Оба случая можно назвать чудом, и быть может, оно снова придет нам на помощь и поможет освободить несчастных. Пока пальцы мои сжимают приклад доброго ружья, а пороха и пуль в достатке, я складывать руки не намерен. А оружие есть у нас обоих, так что рано падать духом!

Речь проводника бодра, но это не мешает друзьям вскоре вернуться в состояние уныния, если не сказать настоящего отчаяния. Это чувство не покидает их до восхода солнца и далее, пока светило не достигает зенита.

Едва брезжит рассвет, оба изо всех сил вглядываются в долину. Над ручьем висит туман, причиной которого являются брызги от водопадов. Когда он наконец рассеивается, открывается картина, весьма далекая от той, которую они ожидали. Вокруг ранчо стреноженные кони, среди них бродят или стоят группками уланы – ни дать не взять, сцена военной жизни на «сельских квартирах». Наблюдатели слишком далеко, чтобы различить конкретных людей или чем они заняты. Последнее, оставаясь в рамках предположений, пробуждает самые тревожные помыслы.

В течение долгих часов вынуждены американцы носить их в себе – до самого полудня. Тут звуки горна перекрыли шум водопадов, предсказывая перемену действия. Это сигнал «седлать коней!». Солдаты выполняют команду и стоят у стремени.

Очередная рулада означает команду «в седла!». Вскоре следом за ней звучит «марш!». Взвод дефилирует мимо хакаля и исчезает под сводом деревьев, напоминая гигантскую блестящую змею. Во главе заметно белое женское платье, словно рептилия поймала беззащитную добычу, выхватив голубку из гнезда, и тащит ее теперь в свое склизкое логово.

Двое на вершине холма проводят еще полчаса в лихорадочном нетерпении. Это время уходит у мексиканцев на то, чтобы подняться из центра долины на верхнюю равнину. Находясь под сенью деревьев, уланы и их пленники скрыты из виду, но слышен стук копыт по усеянной камнями тропе. Пару раз об их продвижении свидетельствует сигнал горна.

Наконец голова колонны появляется, один за одним уланы следуют по узкому проходу. Как только наверху тропа расширяется, следует команда «сдвоить ряды». Повинуясь переданному горном приказу, солдаты перестраиваются, и впереди остается одинокий всадник.

Он уже достаточно близко, чтобы можно было разглядеть черты лица. Хэмерсли узнает их, и сердце его начинает бешено колотиться. Если раньше у него и были сомнения, теперь им пришел конец. Кентуккиец видит перед собой Хиля Урагу, именно того, кто повинен в уничтожении его каравана. Факт, что полковник едет на собственной лошади американца, служит убедительным доказательством вины.

Фрэнк обращает внимание, что уланский офицер одет как настоящий щеголь и вовсе не похож на покрытого пылью наездника, скакавшего накануне по пустыне. Теперь на нем роскошный расшитый мундир, на голове кивер с плюмажем, на груди золотая тесьма – этим утром Урага одевался тщательно, с оглядкой на общество, в котором собирается путешествовать.

Ни Хэмерсли, ни охотник не задерживают надолго взгляд на нем, их интересуют другие особы – каждого своя. Они вскоре тоже появляются, и их белые платья особенно заметны на фоне темных мундиров. За время марша их расположение изменилось – они теперь ближе к центру колонны. Юная сеньорита едет на своей Лолите, тогда как индейская красотка восседает на муле. Руки-ноги у девушек не связаны, но солдаты из шеренги перед ними и шеренги после бдительно следят за ними. Группа в конце строя более напоминает пленников. Она состоит из трех человек на мулах, крепко примотанных к седлам и стременам. У двоих связаны за спиной руки. Повод каждого из их животных держит едущий впереди улан. Двое, которых сопровождают с такими предосторожностями, это дон Валериан и доктор. Третий, со свободными руками, это Чико. Его товарищ Мануэль, тоже верхом на муле, следует невдалеке, но ни в его поведении, ни в обращении с ним ничто не указывает на статус пленника. Иногда вид у него становится грустным – это ему приходит мысль про свою черную измену и неблагодарность. Быть может, пеон сожалеет, или считает свои перспективы не столь радужными, как ожидалось. В конечном счете, чего удалось ему достичь? Он погубил хозяина и прочих, но это не принесло ему любви Кончиты.