Бернард Корнуэлл - Языческий лорд

– У тебя есть лошади, госпожа? – спросил я.

– А ты голоден? – осклабилась старуха.

– Я хотел бы позаимствовать лошадей, чтобы побольше разузнать насчет этих саксов.

Фриеда провернула выгодную сделку, одолжив нам за плату двух оставшихся в стойле кляч. Обе были старыми кобылами, и ни одна не выглядела способной к долгой скачке, но это были лошади, и мы нуждались в них. Я велел Осферту сопровождать меня в Линдкольн, а остальным возвращаться на «Полуночную».

– Передайте Финану, что мы вернемся через три дня, – напутствовал я их, надеясь, что так и будет.

Осферту не хотелось оставлять судно и Ингульфрид.

– Ее никто не тронет! – рыкнул я.

– Да, господин, – отстраненно промолвил он.

– Она в безопасности! Финан за этим проследит.

– Знаю, лорд, – буркнул Осферт, седлая меньшую из кобыл.

Я взял Осферта по причине его полезности. О саксах под Линдкольном я знал только то, что те из войска Этельреда. Это значит, что они, вероятно, дали клятву уничтожить меня, но Осферт, даром что бастард, был сыном Альфреда, и с ним обращались с уважением и почетом, как и подобает обращаться с королевским отпрыском. Он от природы обладал властью, был безупречным христианином, и я нуждался в поддержке, которую мог получить в его лице.

Мы с Осфертом оседлали лошадей. Стремена были короткими, а подпруги широкими, и я сомневался, сумеем ли мы доехать до Линдкольна, но обе кобылки довольно охотно порысили на север, хотя ни одна, похоже, не могла идти иначе, чем вялым шагом.

– Если встретим данов, жди беды, – заметил Осферт.

– Да они передо́хнут со смеху, увидев этих скотинок.

Мой спутник скривился. Туман постепенно редел, обнажая обширную пустую страну из тростника и болот. То было унылое безлесное место. На болотах обитал кое-какой народ – мы замечали иногда вдалеке хижины, проезжали мимо вершей для ловли угрей в темных канавах, но не встретили ни единого человека. С каждой милей пути Осферт становился все мрачнее.

– Что ты сделаешь с мальчиком? – спросил он спустя некоторое время.

– Продам его отцу, разумеется, – ответил я. – Если никто не предложит больше.

– А мать пойдет с ним?

– Думаю, ты лучше меня знаешь, чего она хочет.

Его взгляд созерцал топи.

– Ее убьют, – произнес он.

– Так она говорит.

– Ты ей веришь? – резко спросил Осферт.

Я кивнул:

– Любви между супругами явно нет. Всякий решил бы, что мы насиловали пленницу, и муж едва ли поверит ее отрицаниям. Поэтому да, скорее всего, он ее убьет.

– Тогда ей нельзя назад! – яростно заявил Осферт.

– Решать ей.

Некоторое время мы ехали в молчании.

– Госпоже Ингульфрид пятнадцать лет не позволяли покидать Беббанбург, – заговорил он наконец. – Ее все равно что в плену держали.

– Так вот почему она ушла с нами? Понюхать воздуха свободы?

– Мать стремится быть с сыном.

– Или подальше от мужа, – съязвил я.

– Если мы оставим мальчишку у себя… – Голос его дрогнул.

– Мне от него никакой пользы, разве что выкуп, который заплатит его отец. Стоило продать его еще в Беббанбурге, да я не был уверен, что нам удастся выбраться из гавани без заложника. А уж после парень стал одной только обузой.

– Это хороший мальчик, – заступился за него Осферт.

– И пока он жив, этот хороший мальчик будет верить, что имеет право на Беббанбург. Стоило мне перерезать его тощую глотку!

– Нет!

– Детей я не убиваю, – напомнил я. – Но через несколько лет он вырастет, и я убью его.

– Я выкуплю его у тебя! – выпалил Осферт.

– Ты? Откуда ты возьмешь золото?

– Выкуплю! – упрямо повторил он. – Только дай время.

Я вздохнул:

– Мы продадим парня отцу и убедим его мать остаться с нами. Ты ведь этого хочешь?

Осферт кивнул, но не проронил ни слова.

– Ты влюбился, – продолжил я и заметил, что смутил его. – А любовь меняет все. Мужчина способен пройти через пламя Рагнарёка, когда влюблен. Он забывает обо всем мире и совершает безумства ради той, которую обожает.

– Знаю, – буркнул он.

– Знаешь? Ты прежде никогда не сходил с ума.

– Наблюдал за тобой. И сейчас ты действуешь не ради Уэссекса или Мерсии, но ради моей сестры.

– Замужней женщины, – проворчал я.

– Все мы грешники, – заявил Осферт и осенил себя крестом. – Да простит нас Господь.

Мы умолкли. Дорога пошла в гору, и нам начали встречаться деревья. Здесь росли ольха и ива, стволы которых клонились к западу из-за холодных ветров с моря. Расстилались на возвышенностях и добрые пастбища, все еще плоские, но обнесенные оградами и канавами. На них щипали траву коровы и овцы. Появились деревни и богатые усадьбы. Когда день перевалил за середину, мы остановились у одного из домов и спросили эля, хлеба и сыра. Слуги в большом зале были данами, они сообщили нам, что их господин ускакал на запад, к Зигурду Торрсону.

– Когда он уехал? – спросил я.

– Шесть дней назад, господин.

Выходит, Кнут и Зигурд еще не начали нашествие, а быть может, отплывают именно в ту минуту, когда мы тут разговариваем.

– Я слышал, что саксы объявились в Линдкольне, – сказал я дворецкому.

– Не в Линдкольне, господин. На Беардан-Игге.

– Острове Беарда? Где это?

– Недалеко от Линдкольна, господин. Немного к востоку.

– Сколько их?

– Сотни две. – Дан пожал плечами. – Может, три.

Он явно не знал, но его ответ подтверждал мою догадку, что Этельред не привел в Нортумбрию всю свою армию, а только выслал сильный военный отряд.

– Они собираются напасть на Линдкольн? – спросил я.

– Не посмеют! – Слуга рассмеялся. – Их всех убьют!

– Тогда зачем они пришли?

– Потому что дураки, господин.

– Так что важного на Беардан-Игге?

– Ничего, лорд, – сказал дворецкий.

Я заметил, что Осферт открыл было рот, но потом передумал.

– На Беардан-Игге есть монастырь, – сообщил он, когда мы поехали дальше. – По крайней мере, был, пока язычники не сожгли его.

– Приятно думать, что и от них бывает толк, – хмыкнул я и был вознагражден гневным взглядом.

– Там погребено тело святого Освальда, – добавил Осферт.

Я уставился на него:

– Почему ты не сказал мне этого раньше?

– Забыл название, господин. А когда этот человек его произнес, вспомнил. Беардан-Игге – название странное, но место святое.

– И кишит людьми Этельреда, откапывающими останки, – заметил я.

Когда мы достигли Беардан-Игге, солнце уже клонилось к западу. Местность оставалась плоской, а почва топкой. Мы пересекали вброд лениво текущие потоки и перебирались через отводные канавы ровно, как пущенная из лука стрела, разделяющие влажные пастбища. Мы выехали на большую дорогу, которая тоже шла прямо. Миновали римский мильный камень, повалившийся и наполовину заросший травой. На камне была высечена надпись: «Lindum VIII», означавшая, как я догадывался, что до города, который у нас называется Линдкольном, осталось восемь миль.