Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.

– Христианина! – удивленно воскликнула Хараджа. – Кого из них?

– Виконта Гастона Л’Юссьера.

– Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?

– Да, госпожа.

– А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?

– Не знаю.

– А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?

– Не думаю.

– Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.

– Можно сказать, это великодушие рыцаря.

– Турку это не к лицу, – сухо бросила племянница паши. – На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?

– Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.

– Кто хочет отправить?

– Думаю, Мустафа.

– И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? – почти в гневе спросила Хараджа.

– Мустафа – главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.

– Какое мне дело до великого визиря, – пожав плечами, заявила племянница паши. – Здесь командую я, а не он.

– Итак, ты отказываешься, госпожа?

Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.

– Есть у вас чем угостить этого эфенди? – спросила она, не удостоив их даже взглядом.

– Есть йогурт, госпожа, – ответил один из них.

– Несите, презренные рабы.

Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала:

– Здесь мало что есть, но в замке я окажу тебе гораздо лучшее гостеприимство, мой милый капитан. Надеюсь, ты не собираешься сразу от меня ускользнуть.

И тут, сразу посерьезнев, она вытянулась на диване в самой соблазнительной позе, подложив руку под голову и закутавшись в длинные черные волосы, а затем спросила:

– Чем занимается Мулей-эль-Кадель в лагере при Фамагусте?

– Отдыхает и залечивает рану, – ответила герцогиня.

Хараджа вскочила на ноги, как подстреленная львица, бросив на герцогиню пылающий взгляд.

– Он ранен! Кем?

– Христианским капитаном.

– Когда?

– Тому уже несколько дней.

– При штурме?

– Нет, на поединке.

– Он! Непобедимый Дамасский Лев! Первый и самый доблестный клинок армии! О! Этого не может быть!

– То, что я говорю, правда, госпожа.

– Его ранил христианин?

– Да, молодой капитан.

– Он что, бог войны, этот юноша?

– Он, несомненно, сильный боец, госпожа.

– О, как я хотела бы его увидеть! – вспыхнув, вскричала Хараджа.

– Но он же пес-христианин, госпожа.

– Христианин или турок, он, должно быть, великий герой, полубог!

Герцогиня еле заметно улыбнулась, но племянница великого адмирала не заметила иронии.

Обе надолго замолчали. Хараджа неподвижно стояла посередине шатра и нервно теребила рукоять своей сабли, а ее глаза, вспыхнув мрачным огнем, впились в изображение огромного льва на роскошном марокканском ковре, покрывавшем весь пол.

– Сражен! – пробормотала она, словно говорила сама с собой. – Он! Непобедимый Дамасский Лев! Значит, на Кипре нашелся человек сильнее и прославленней его? Сильнее льва! Но его сразить мог только тигр! Кто же он? О! Как бы я хотела познакомиться с ним!

– Я ведь сказал тебе, что Мулея-эль-Каделя победил христианин, – напомнила герцогиня.

Хараджа презрительно подняла плечи:

– Вера! Крест или ислам, какая женщине разница? К ее сердцу это не имеет никакого отношения.

– Может, ты и права, – ответила герцогиня.

Хараджа вскинула на нее глаза, несколько мгновений пристально ее изучала, а потом вдруг спросила:

– А ты герой, мой прелестный капитан?

Вопрос явно застал герцогиню врасплох, она несколько секунд помолчала, потом сказала:

– Если в твоем замке, госпожа, есть достойные шпажисты, можешь им сказать, что я готов сразиться с любыми, один против двоих, и они будут побеждены. Когда пожелаешь!

– Ты одолеешь даже Метюба?

– А кто это?

– Лучший клинок флота.

– Пусть придет.

– А ты не хотел бы, эфенди, помериться силами с Мулеем-эль-Каделем?

– Многие пробовали.

– Но Мулей – твой друг.

– Это верно, госпожа.

– Ты никогда не сходился с ним в поединке?

– Нет.

– Я посмотрю нынче вечером, каков ты в бою. Мне нравятся только смельчаки, которые умеют побеждать и убивать.

– Когда ты прикажешь, госпожа, я покажу, как сражается сын паши Медины.

Хараджа снова на нее посмотрела и прошептала про себя:

– Красив и смел. А что больше? Красив или смел? Ладно, посмотрим.

В этот момент слуги внесли золотое блюдо с двумя серебряными чашами великолепной чеканки, наполненными йогуртом.

– Отведай пока этого, эфенди, – сказала племянница паши. – А я велю седлать моего коня. В моем замке ты гость, и я найду чем тебя занять. Мне нравится твоя компания, и несколько дней ты проведешь со мной.

– А как же Мулей-эль-Кадель?

– Подождет, – небрежно ответила Хараджа.

– Я тебе сказал, что приказ доставить виконта в Фамагусту, возможно, отдал Мустафа.

– И этот тоже подождет. Я не привыкла, чтобы мне кто-то приказывал, даже султан. Кипр – не Константинополь, а Средиземное море – не Босфор. Эй, вы, презренные рабы, седлайте моего скакуна.

– Еще один вопрос, госпожа.

– Говори, эфенди.

– А мог бы я взглянуть на виконта?

– Его здесь нет, – ответила Хараджа. – Нынче утром я отправила его обследовать дальнее болото, мне сказали, что там много пиявок.

– И ты его заставишь их ловить? – спросила герцогиня, еле сдерживая ужас.

– Нет, он будет только руководить работой. Мустафа и Мулей-эль-Кадель найдут его не слишком истощенным. Этот аристократ меня заинтересовал, хотя он такой же пес-христианин, как и все они. Однако он может заплатить хороший выкуп, а люди богатые даже у племянницы адмирала вызывают некоторое почтение. Поднимайся, мой милый капитан. В замке гораздо приятнее, чем на этих вонючих болотах.

Герцогиня доедала йогурт, украдкой насмешливо поглядывая на племянницу паши, а доев, сказала:

– Я готов, госпожа, выезжаем, когда пожелаешь. Женщин не заставляют ждать, как говорят в западных странах.

Хараджу, похоже, заинтересовала последняя фраза, потому что она сразу спросила:

– А ты путешествовал по христианским странам?

– Да, госпожа. Мой отец хотел, чтобы я познакомился с Испанией, Францией и прекрасной Италией.

– Зачем?

– Чтобы я совершенствовался во владении оружием.

– Значит, если представится случай, ты сможешь биться и оружием с прямым клинком?

– Более того, на мой взгляд, такие клинки лучше кривых турецких сабель.

– Берегись. Метюб – прекрасный фехтовальщик, и его не испугают ни итальянская или французская шпага, ни турецкая сабля.