Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Она закурила сигарету – их тогда только-только начали производить, – глубоко затянулась и медленно выпустила дым, вытянув трубочкой красивые красные, словно кораллы, губы.

– Селим! Нерадивый и ленивый султан. Ему неохота заниматься делами, и он позволяет втягивать себя в гаремные разборки. Единственное, на что он способен, – это устраивать кровавую резню на потеху своим красоткам. О! Он ни капельки не похож ни на Магомета Второго, ни на Сулеймана. Если бы у него не было таких великих полководцев, как Мустафа и мой дядя Али, Кипр так и оставался бы в руках венецианцев, и не исключено, что галеры республики снова стали бы угрожать Константинополю.

– Но я слышал, госпожа, что и тебе не так уж противны кровавые зрелища.

– Я женщина, эфенди.

– Не понимаю.

– Чем занимаются у вас в Аравии женщины?

– Хозяйством. Смотрят за верблюдами, готовят мужьям еду.

– Значит, им есть чем себя развлечь, – сказала Хараджа, нарочито медленно затянувшись.

– Есть, госпожа.

– А какие развлечения у турецких женщин? Они заперты в гаремах, вдали от городского шума, как заживо погребенные. Им быстро надоедают и изысканные ароматы, и танцы невольниц, и рассказы старух. Ими овладевает глубочайшая скука и властное желание сильных, а значит, жестоких эмоций. Им начинает нравиться зрелище людских страданий, они мечтают о крови и убийствах и постепенно становятся черствыми и злыми. Я провела юность в гареме своего дядюшки. Разве я могла вырасти другой, не такой, как все турчанки? Да все мы одинаковы: что турчанки, что христианки.

– О! – вскричала герцогиня и энергично махнула рукой, словно отметая такой довод.

– Послушай, эфенди. Однажды юная и очень красивая христианка шестнадцати лет от роду резвилась на берегу Средиземного моря под присмотром гувернантки. И вдруг из-за скал стремительно, как газели, выскочили пираты, не обращая никакого внимания на летевшие в них стрелы стражников замка. Они убили гувернантку, а девушку похитили. Она не была турчанкой, она была из знатного итальянского рода. Несмотря на все ее мольбы и слезы, ее привезли в Константинополь и продали как рабыню управляющему султана. Ее красота поразила Сулеймана, и он сделал ее своей любимой женой. Девушка забыла свою страну, свою религию, отца, который, наверное, ее оплакивал, и очень быстро ею овладела все та же глубочайшая скука. Этот недуг поражает не только турчанок. И христианка стала настоящим жестоким монстром. Когда она почувствовала, что все завидуют роскоши и благополучию, которые она любила выставлять напоказ, ее жизнь превратилась в сплошное исполнение смертных приговоров. Фавориток своего супруга и повелителя она передушила шелковым шнурком и велела бросить в Босфор. Дочерей Сулеймана она тоже не пощадила: эта тигрица в юбке однажды ночью выбросила их в Черное море, зашив в один мешок с петухом и котом, чтобы их агония была мучительной. Что еще? Она с улыбкой повелела зарезать старших дочерей султана прямо в его шатре, благо он в то время был на войне. И с той же улыбкой, даже со смехом, она пыталась отравить юного наследника трона, угостив его засахаренными фруктами. Так кто она была – турчанка или христианка? Скажи, эфенди!

– А как ее звали?

– Курремсултана.

– Иными словами, Роксолана.

– Да, и так ее тоже называли.

– Может, она надышалась отравленным воздухом Босфора, – сказала герцогиня.

– Может быть, может быть… Ах!

– Что, госпожа?

– Я забыла кое-что очень интересное.

– Что?

– Ты ведь друг Дамасского Льва.

– Я уже тебе говорил.

– И ты утверждаешь, что не побоялся бы сразиться с этим непобедимым смельчаком?

– Думаю, не побоялся бы, – ответила герцогиня, которая держалась настороже, поскольку не понимала, к чему клонит эта странная женщина и чего она добивается.

– Видишь ли, эфенди, порой после обеда меня одолевает та же кровожадная скука, что так часто мучила Роксолану. Я турчанка, следовательно, имею на это больше оснований, чем Курремсултана.

– Не понимаю, госпожа.

– Я бы хотела увидеть, как ты сразишься с капитаном Метюбом, который хвалится, что он лучший фехтовальщик в войске моего дядюшки.

– Если ты того хочешь, госпожа, – отозвалась герцогиня, едва заметно нахмурив брови.

И прошептала про себя:

– Эта женщина заставляет дорого платить за свои обеды. Вероятно, для аппетита за ужином потребуется мертвец?

Хараджа встала и сказала, подойдя к развешенному на стене оружию:

– Смотри, эфенди, здесь есть любое оружие, какое только может пожелать такой воин, как ты: ятаган, персидский кинжал, оружие с прямыми лезвиями из Франции и Италии, кинжалы. Мой капитан владеет всеми, значит, дело за тобой: ты должен выбрать себе оружие.

– Я выбираю прямой клинок, так я смогу лучше всего показать свое искусство, – сказала герцогиня.

– Метюб владеет и прямым клинком, и турецкой кривой саблей, – почти небрежно заявила Хараджа.

Однако в ее голосе все-таки прозвучала нотка раскаяния. Она подошла ближе и сказала, пристально глядя на герцогиню:

– Милый капитан, скажи по совести, ты действительно настолько в себе уверен? Мне будет очень жаль, если ты, такой молодой и красивый, падешь мертвым к моим ногам.

– Хамид-Элеонора никого не боится, – гордо отвечала герцогиня. – Зови своего капитана.

Хараджа ударила серебряным молоточком в бронзовый гонг, подвешенный на консоли, и холодно приказала прибежавшему тотчас слуге:

– Пусть скажут капитану Метюбу, что я жду его здесь. Хочу полюбоваться, как он будет рисковать жизнью.

Спустя несколько мгновений в зал вошел турецкий капитан, тот самый, что сопровождал герцогиню и ее отряд на болота. Вид у него был наглый и дерзкий.

– Ты звала меня, госпожа?

– Да, ты мне нужен, – ответила Хараджа, закурив вторую сигарету и вальяжно развалившись на одном из диванов, что стояли вдоль стен. – Мне скучно.

– Несмотря на компанию этого юного воина? – с легкой иронией спросил турок. – Что мне сделать, чтобы развлечь тебя? Хочешь, я снаряжу лодку для морской прогулки?

– Нет.

– Ну тогда ударами хлыста заставлю своих рабынь плясать для тебя?

– Мне это разонравилось.

– Ну хочешь, индийские борцы обдерут себе кожу с помощью нуки-какусти? [14] Нуки-какусти – орудие борьбы, похожее на кастет.

– Может, и захочу, но позже.

– Тогда приказывай, госпожа.

– Я хочу увериться в том, что ты по-прежнему лучший клинок мусульманского воинства.

– Ну, для этого надо, чтобы ты меня бросила под ноги Дамасскому Льву, который, как говорят, и есть лучший мусульманский клинок. Желаешь послать за ним, госпожа?

– Слишком далеко посылать, и потом, он ко мне не поедет.