Владимир Череванский - Жены русских царей

Совсем не похож на Петра был сын его, царевич Алексей Петрович. Его воспитанием занимались бездарные учителя. Самому царю некогда было обращать серьёзное внимание на сына. Пётр разъезжал по странам Европы, собирая разного рода знания, чтобы употребить их во благо своего государства. Русский народ лежал ближе к его сердцу, чем воспитание сына. Мысли его были заняты постройкой флота, стремлением установить торговлю с иностранцами, строить города в лесах и степях, создать новые учреждения в европейском вкусе и ввести между своими неразвитыми подданными нравы образованных стран. В отсутствие отца наследник престола окружил себя боярами, недовольными нововведениями Петра, и суеверными, невежественными попами, которые возлагали на Алексея свои надежды восстановить всё старое, разрушенное его отцом. С самой первой молодости царевич усвоил себе предрассудки черни и сочувствовал ненависти последней к полезным учреждениям своего великого отца. Алексей стал ненавидеть всё, что исходило от мудрого монарха, — всё, что любил Пётр, то ненавидел Алексей, всё, что огорчало отца, то радовало сына; он постоянно кутил в обществе безнравственных сверстников своих и оттого чувствовал неодолимое отвращение к физическому труду и умственной деятельности. Вражде к отцу содействовала также судьба его матери, Евдокии Лопухиной, которая принадлежала к партии ненавистников Петровских реформ. Царевич одичал в такой пагубной среде, его обращение сделалось грубым, и он стал нечистоплотным, как это бывает со всеми предающимися чрезмерному пьянству.

Все увещания Петра и его старания обратить сына на благоразумный путь остались безуспешными. В обществе развратных людей и попов, ободрявших его неповиновение отцу, он закалился во лжи и упрямстве. Так однажды царь спросил его, помнит ли он ещё то, чему учился за границей.

— Как же, — отвечал Алексей самоуверенно, — всё помню!

— Покажи мне твои рисунки планов фортификации.

Царевич принёс ему планы, рисованные профессорами, у которых он учился.

Взглянув на планы, царь засомневался и своим проницательным умом заподозрил подлог.

— Ну-ка, — сказал он сыну, — нарисуй мне этот план.

Царевич пошёл в другую комнату за принадлежностями для рисования и там нарочно ранил себе руку острым инструментом так, что он не мог ею рисовать.

Алексей начал чертить так неловко, что Пётр должен был заметить пораненную руку и отложить испытание на другое время. На вопрос отца, где он повредил себе руку, Алексей солгал, что нечаянно себя ранил, отыскивая инструмент для рисования.

Царевич только делал вид, что покорен отцу, а в глубине души желал его смерти. Поэтому не мудрено, что Алексей сделался домашним мучителем своей жены Шарлоты, иностранки, навязанной ему отцом.

Несчастная царевна была вторая дочь герцога Вольфенбютельского, воспитанная при дворе польского короля Августа Саксонского. Старый герцог, её отец, принадлежал к древнему роду гвельфов и был связан родством почти со всеми королями того времени.

В последние два века существовали дипломаты, главное занятие которых состояло в сватовстве в кругу коронованных особ. Они разъезжали от одного двора к другому, вырабатывали разные комбинации, предлагали их правительствам и усердно хлопотали об успехе своих предложений. В 1707 году барон Урбиг, представитель Дании в Вене, принялся осуществлять брачный союз между испанским Карлом VI, будущим австрийским императором, с Елисаветой, старшей дочерью герцога Вольфенбютельского. В это время Гюйсен, гувернёр царевича Алексея, проезжал через Вену. Урбиг, у которого были ещё на руках две невесты из дома Вольфенбютель, обратился к нему и изложил ему выгоды, если одна сестра будет на австрийском престоле, а другая на русском. Гувернёр Алексея Петровича представил царю этот план. Пётр Великий, желавший, чтобы сын его женился непременно на иностранке, охотно согласился на бракосочетание царевича Алексея Петровича с Шарлотой.

С этой целью летом 1710 г., когда царевич находился на водах в Карлсбаде, устроили ему свидание с Шарлотой. Первая встреча не произвела на царевича очень приятного впечатления. Шарлота не отличалась броской красотой, а царевич, проведя всю свою молодость в среде грубых, низких и развратных людей, не мог по достоинству оценить грациозность молодой принцессы, её восхитительную манеру общения и величественную осанку. В его характере преобладала чувственность, и, вероятно, благодаря этому физическому желание он со всей страстью молодости увлёкся крепостной девушкой своего воспитателя, князя Никифора Кондратьевича Вяземского, Афросиной, которая овладела всем его существом. Царевич же со своей стороны понравился Шарлоте. Он обладал приятной наружностью и, если хотел, мог быть любезным.

Антипатия царевича к Шарлоте увеличилась ещё ненавистью его ко всему иностранному. Поэтому он всячески старался расстроить этот брак, а чтобы не раздражать отца, царевич по приезде в Дрезден сделал вид, будто ухаживает за другими принцессами.

Однако Пётр скоро понял уловки сына и в конце 1710 г. приказал отправиться к польской королеве просить у неё руку её воспитанницы. Царевич повиновался, но с плохо скрываемым недовольством. Молодая невеста писала тогда своей матери: «Кажется, жених мой очень равнодушен ко всем женщинам» (вероятно, она не желала признаться, что он был равнодушен именно к ней). Царевич со своей стороны писал своему духовному отцу Иакову Игнатьеву, главному своему наставнику: «Так как отец мой не позволяет мне жениться на одной из наших соотечественниц и непременно требует, чтобы моей женой сделалась иностранка, то всё равно кто бы она ни была — пусть ею будет хоть Шарлота — она добрая девушка, между иностранками не найду лучшей».

Как видно, Шарлота сделалась невестой царевича не по выбору его сердца, а по желанию Петра, и неудивительно, что в скором времени его холодность к ней превратилось в открытую ненависть, тем более что его любовница Афросина разжигала в нём страсть всё больше и безгранично очаровала его.

Но свадьба состоялась; четырнадцатого октября 1711 г. в Торгау, в присутствии царя, польской королевы, канцлера Головкина и семейства Вольфенбютельского, русский священник обвенчал царевича с дочерью герцога Вольфенбютельского.

Два дня посвятили свадебным празднествам. В эти дни произошёл случай, ещё более усиливший в цесаревиче неприязненное чувство к Шарлоте. После венчания в Торгау Пётр призвал принцессу к окну, где стоял Алексей, и, обращаясь к нему, сказал:

— Я теперь возлагаю всю свою надежду на влияние умной, добродетельной жены твоей; если ты и в этой школе не исправишься и не откажешься от старых обычаев, и бородачи всё ещё будут туманить тебе голову, то ты останешься негодным на век.