Владимир Череванский - Жены русских царей

Альбрехт оставался ещё несколько дней в колонии Роландо и с каждым днём всё более сближался с дочерьми Лангенбаха. Граф распространялся в своих беседах об удивительных прелестях Шарлотенгайна и Аделаида слушала его с большим вниманием. Раз, гуляя вечером по горам, Аделаида, опираясь на руку Альбрехта, спросила его:

— Кто дал вашей колонии название Шарлотенгайн?

— Я дал, — пробормотал Альбрехт.

Через несколько минут молчания Альбрехт сказал:

— Я сделаюсь очень несчастным, если ваш отец откажется поселиться в Шарлотенгайне. Я охотно лишился бы всех моих земель, отказался бы от всего моего имущества и следовал бы за вами, как нищий, лишь бы быть около вас.

Аделаида очаровательно улыбнулась, слегка сжала его руку и нежно пролепетала:

— Подождём!

Через три дня Альбрехт, Лангенбах и Франц отправились в путь и на третий день приехали в Шарлотенгайн. Лангенбах при виде хвалёной местности был в восторге от неё. Любовь и надежда сделали Альбрехта необыкновенно красноречивым, и ему удалось уговорить старика купить землю.

Лангенбах купил участок недалеко от дома Альбрехта и просил его помочь ему в составлении плана его будущего хозяйства. Они определили место для цветника и огорода.

Лангенбах возвратился к своим дочерям, и Альбрехт взял на себя труд выстроить для него и его семейства жилой дом.

С особенным рвением Моргеншейн занимался устройством жилища той, которая постоянно поглощала все его мысли. К весне дом со всеми возможными удобствами был готов и ждал своих будущих жильцов.

В начале весны Конрад со своими дочерьми и Францем переехали из колонии Роландо в Шарлотенгайн в собственный дом, где они устроились и жили очень скромно. Бывшая царевна, дочь Вольфенбютельского герцога и сестра австрийской императрицы, занялась сама своим маленьким хозяйством при помощи трёх негритянок, часто посещала поля, которые обрабатывали для неё рабы, осматривала свои маленькие стада и сажала вокруг своего уютного дома деревья и цветы. Она была вполне довольна и счастлива и считала свою мирную жизнь похожей на райскую.

Часто Шарлота гуляла вместе с Эмилией и двумя негритянками, лазала по горам и ходила по дремучим лесам, любуясь прелестями окрестности. Она сделалась другом бедных жителей хижин, врачом больным и мирила соседей, если они случайно поссорились. Иногда она сидела на берегу Миссисипи в набожном созерцании природы и однажды в увлечении религиозных чувств она воскликнула:

— О, людская суета! О, великие мира сего! Чем вы гордитесь? Нет ничего вечного, кроме Всевышнего! Нет ничего красивого, кроме природы! Нет ничего выше добродетели! О люди! Разорвите узы предрассудков, и вы будете лучше, вы будете совершенны, вы будете стоять между миром и вечностью, между Богом и человечеством. Корона потеряла для меня блеск, бедность я более не считаю позором. Люди только оттого несчастны, что не имеют храбрости создать себе счастье»!

Таким образом, эта незаурядная женщина, обладавшая громадной силой воли, чтобы отказаться от всех светских привилегий, от надежды когда-нибудь возвратить себе любовь мужа и сделаться царицей величайшего в мире государства, имевшая смелость предпринять длинное трудное и опасное путешествие в неизвестную, ещё необитаемую страну, чтобы жить забытой среди простых бедных жителей хижин, — эта женщина считала себя счастливейшей в мире. Такого рода величие характера свет представляет очень редко.

Вскоре после прибытия Шарлоты в Шарлотенгайн умер мнимый отец её, старик Лангенбах. Перед смертью Альбрехт дал доброму Конраду клятву никогда не оставлять его дочерей, всегда быть их другом, покровителем и советником. Его похоронили в саду под тенью высоких кипарисов. Над его могилой Шарлота велела поставить крест с изображением Николая Чудотворца, которое она достала у одного русского переселенца.

— Русский святой, — сказала она, — пророчил мне счастье, и оно сбылось. Он же сказал мне, что молится за всех. Он и будет вымаливать у Бога царство небесное моему благодетелю Конраду.

Несколько недель после смерти Лангенбаха Шарлота в сопровождении Эмилии и двух негритянок сделала первый визит Альбрехту. В честь этого события Альбрехт устроил маленький праздник: он пригласил к обеду некоторых плантаторов, которые пришли со своими сыновьями и дочерьми. Была также музыка для танцев. Эмилия танцевала, а Альбрехт повёл Шарлоту показать ей свой дом. Когда они вошли в кабинет хозяина, где находились его книги, газеты и ландкарты, она, бросив на всё беглый взгляд, подала руку Альбрехту, а он осмелился поцеловать её с жаром. Она молчала и не взяла руки назад; её глаза покрылись слезами и лицо зарумянилось.

— Я сирота, — сказала она, — смерть моего дорогого отца сделала меня одинокой без покровительства в чужом краю. Но Бог меня не совсем оставил. Он меня привёл к вам, любезный Альбрехт! Вы благородный человек. Мы, я и моя сестра, не можем вознаградить вас за то, что вы для нас сделали. Но Бог вас вознаградит! Оставайтесь для нас нашим отцом, нашим ангелом хранителем!

Долго Альбрехт не мог выговорить ни слова. Он вспомнил, что стоящая перед ним женщина родилась принцессой, что её прежде окружал блеск царского двора, что она сестра императрицы и родственница многих государей — и эта высокая особа стоит перед ним в степях Нового Света и смиренно, со слезами на глазах, умоляет о покровительстве человека, который едва осмеливался вступить в переднюю её дворца!

— Нет! — воскликнул Альбрехт в сильном волнении. — Прошу вас, не говорите в таком смиренном тоне. Вы моя повелительница. Всё, что я имею, передаю в вашу собственность. Моя жизнь принадлежит вам. Располагайте ею, как вам угодно будет. Я ваш подданный!

В это время Шарлота заметила маленький портрет под зеркалом. Она подошла, внимательно посмотрела на него, узнала себя в этом портрете, в том платье, в котором она была в лесу около Бланкенбурга, где Альбрехт её видел в первый раз. Она долго с удивлением рассматривала свой портрет. Она осушила свои глаза, сняла портрет и опять рассматривала его, затем, утомлённой, бросилась в кресло и громко зарыдала.

Альбрехт всё ещё хотел скрыть, что он её узнал. Но когда она застенчиво подняла к нему свои заплаканные глаза и спросила: «Альбрехт, откуда у вас этот портрет и с каких пор?» — то он не мог больше сдерживаться; он упал перед ней на колени и пробормотал: «Милостивая принцесса! Я вас однажды видел в бланкенбургском лесу и нарисовал этот портрет сам. С тех пор он составлял моё величайшее сокровище. Я носил его на моей груди в некоторых сражениях; пронёс его через океан сюда. После моей смерти он будет покоиться со мной в могиле».