Владимир Череванский - Жены русских царей

— Так вы здесь, — сказал он, улыбаясь, — и так молчаливы. О, не думайте, что я слеп, я уже это давно заметил. Я уже сегодня, волей-неволей, должен был согласиться на одну помолвку и теперь буду настаивать на второй помолвке между вами, граф, и нашей любезной хозяйкой, а когда завтра или послезавтра приедет сюда миссионер, то будем праздновать две свадьбы разом.

При этих словах старик шутя обхватил одной рукой Шарлоту, а другой Альбрехта и прижал их друг к другу так тесно, что губы их соприкоснулись.

Влюблённые невольно поцеловались, почти бессознательно, но оба были счастливы, оба забыли весь мир и восторгались только друг другом.

Губернатор громко засмеялся и с торжеством удалился, а Альбрехт, хотя боялся, не обидел ли он принцессу своей смелостью, всё ещё прижимал её к своей груди. А она нежно лепетала: «Альбрехт!» Он ободрился и, обхватив её талию ещё крепче, прижал её к себе... Рука об руку пошли они домой, хотя на словах ещё не признавались в любви. Всё общество шумно шло им навстречу и с радостью поздравляло их.

Граф провёл всю ночь как в лихорадке. Только утром он немного заснул. А когда проснулся, ему казалось, что всё случившееся с ним вчера было только сном.

Он со страхом отправился к Шарлоте, чтобы убедиться не раскаивается ли она.

Он нашёл её одну в утреннем платье. Она в глазах Альбрехта была в это утро прелестнее, чем когда-либо, вся её добрая душа запечатлелась в выражении её лица, когда она слегка покраснела.

Он упал перед ней на колени и готовился просить у неё прощения за его вчерашнюю дерзость, но она поспешно подняла его и с нежной грустью смотрела на него. Всё, что они хотели сказать друг другу было забыто. Они обнялись, и... весь мир перестал существовать для них. Одними вздохами, одними слезами выражали они своё глубокое счастье. Но это продолжалось недолго, потому что как вчера, так и теперь губернатор нарушил очарование их встречи, Он пришёл, держа за руку священника, за ними следовали Эмилия, Женни с своим женихом и другие жители колонии.

Эмилия с ликующим лицом бросилась на шею Шарлоты и, поцеловав её, с жаром воскликнула:

— Давно мне шептал тайный голос, что ты ещё когда-нибудь будешь счастлива, милая, несравненная поселянка! Ты теперь счастлива! Я тебя венчаю миртовым венцом: Шарлотенгайн — твоя монархия, любовь, добродетель и блаженство составят блеск твоего придворного штата — не забудь только теперь в объятиях любимого мужа о преданной тебе Эмилии!

При этих словах Эмилия положила свежий миртовый венок на голову счастливой невесты, у которой в прелестном беспорядке падали на плечи чёрные кудри. Затем всё общество торжественно отправилось в ближайшую церковь, где вдовствующая принцесса, бывшая русская царевна обвенчалась с любимым ею графом Альбрехтом Моргеншейном, которых в колонии звали господином Альбрехтом и госпожой Шарлотой Моргеншейн.

В свите губернатора находился офицер лет двадцати пяти. Всякий раз, когда он видел Эмилию, он долго и пристально смотрел на неё и, по-видимому, старался что-то припомнить. Эмилия также, увидев его, казалась поражённой каким-то воспоминанием.

Прошло некоторое время, и однажды, гуляя в парке, он увидел Эмилию, сидевшую на скамейке под пальмовым деревом с книгою в руках.

Проходя мимо неё, он поклонился ей, а она приветливо кивнула ему головой, глядя на него пристально. Это придало ему смелости; он остановился и заговорил по-немецки:

— Сударыня! Мне кажется, что я вас видел в Европе?

Когда Эмилия услышала родной голос офицера, родной язык, в ней тотчас же воскресли воспоминания её детства с такой ясностью, что она тотчас же узнала офицера:

— Мануэль! — вскрикнула она с непритворной радостью. — Какими судьбами ты попал сюда? Я очень рада тебя видеть. — Офицер стоял как поражённый молнией. Он глядел на неё с удивлением, ему всё более и более казалось, что он её видел, но никак не мог припомнить когда и где.

— Ты забыл меня, ветреный, — меня, твою племянницу, с которой ты чуть ли не каждый день виделся у моей доброй тётки. Помнишь, как мы вместе с тобой бегали по горам, где росли ореховые деревья, собирали орехи и ловили птичек в гнёздах, которых было много в кустарниках. Помнишь, как однажды вечером вдруг набежала туча, я испугалась и плакала, а ты взял меня на руки и понёс домой. Неужели ты забыл твою маленькую племянницу, на которой наши родители намеревались женить тебя, когда мне будет восемнадцать лет? Неужели ты забыл твою близкую родственницу, признайся, ты не учтив!

— Эмилия! — в восторге крикнул, в свою очередь, офицер. — Как мог я тебя узнать? Ты так выросла, ты теперь такая стройная, ты стала такой прелестной, я думал, ты дочь Венеры, и не смел подойти к богине, прилетевшей сюда с Олимпа.

— Спасибо, что наконец вспомнил! — сказала она, улыбаясь, и, шаловливо ударив его по плечу веером, прибавила: — Но скажи, пожалуйста, кто тебя научил говорить женщинам комплименты? Ты всегда был серьёзный молодой человек.

— Да! Пока я был молод, пока был юношей, но годы сделали меня опытнее. Я со временем узнал, что женщины предпочитают того, кто умеет их развлекать шутками, прибаутками и может им сказать любезности, а серьёзные люди этого делать не умеют. Притом в комплиментах дамы видят глубокий ум. Они знают, что это слово составлено из трёх латинских слов: от cum plus mens. Тебя в детстве учили этому языку и тебе известно, что это значит «с большим умом».

— Но на этом языке больше никто не говорит, а потому прошу тебя объясняться с твоей племянницей не cum plus mens, а просто дружески.

— Так! Просто! Дружески! Изволь, я просто попрошу тебя сказать мне, сколько тебе лет?

— К чему ты задаёшь девушке такой нескромный вопрос?

— Ведь ты сама сейчас вспомнила, что наши родители обещались женить меня на тебе, когда тебе будет восемнадцать лет. Тогда тебе было только двенадцать, а в эти годы девушки ещё не умеют любить. Теперь ты можешь сознавать, что делаешь и распоряжаться собой. Хочешь ли ты исполнить намерение наших родителей?

— Срок прошёл, Эмануэль! Восемнадцать-то мне уже минуло год тому назад, ты не явился к определённому сроку, и обязательство родителей более недействительно. Я уже старая дева, мне девянадцать лет. Я никогда не пойду замуж.

— Кажется, я с годами лишился серьёзности, а ты, напротив, приобрела её.

— Не мудрено! Ведя рассеянную, иногда беззаботную ветреную жизнь, нередко предаваясь кутежам, мужчины постепенно привыкают к непостоянству, влекущему за собой утрату серьёзности, между тем как женщина, наоборот, чем она становится старше, тем серьёзнее она должна следить за своими поступками, всякое непостоянство, всякое легкомыслие может навредить её доброму имени, особенно когда она не обладает богатством, чтобы вести самостоятельную жизнь, когда она, подобно мне, находится в зависимости от покровительства других. Когда ты из Брауншвейга отправился в поход и мои родители умерли в бедности, я осталась в Брауншвейге одинокой сиротой, я была всей душой до самоотвержения привязана к принцессе Шарлоте, она была моя единственная покровительница. Когда она вышла замуж за сына Петра Великого и уезжала в Россию, я не могла с ней расстаться и последовала за ней в эту неизвестную страну. Её жестокие страдания и огорчения раздирали моё сердце, и я лишилась весёлости, свойственной беззаботной юности. Память о тебе со временем постепенно изгладилась, и никто не вызывал во мне воспоминаний о наших отношениях. Я о тебе не имела никаких известий и думала, что ты давно погиб в сражениях.