Владимир Череванский - Жены русских царей

Об этой «собственности» старуха писала к Макарову, умоляя его порадеть о деревеньке ей, матери бывшей фаворитки... Между тем, несмотря на недуги, Модеста неустанно наставляла сына на его скользкой дороге дворцовой жизни. «Придерживайся Макарова, — писала она, — он всё знает...» «Друзья наши говорят, — возбуждает старуха Монс сына, — что был бы великий срам, если бы сын, дочь и зять (т. е. Виллим, Матрёна и Фёдор Балк), так высоко стоящие у его величества, не покончили бы дело с успехом... Любезный сын! Не введи нас в позор и не давай нашим врагам восторжествовать над нами... Прощай, моё дитя, я почти ослепла... от слёз!»

Наконец с Миллера истребованы деньги за вещи, полученные им от покойной Кайзерлинг, но и тут плачется Монс: полученная сумма меньше стоимости вещей... а главное всё-таки, любезный сын, постарайся насчёт деревни, дабы ты что-нибудь имел в нужде; попроси секретаря (т. е. Макарова); он тебе поможет в этом деле...». Старуха ещё думала о корысти, о захолоплении за семьёй ещё нескольких сот крестьянских душ, а между тем смерть уж подступала к ней.

«Любезное дитя, — писала Модеста к сыну в конце 1716 г., — я была очень слаба, так что лишилась уже языка и никто не думал, чтоб мне довелось прожить ещё день... Теперь я опять немного оправилась и надеюсь, что Бог умилосердится над бедной сироткой; она так горько плакала и так умоляла Бога, чтоб он не сделал её вновь сиротой, что все удивлялись; она не отходила от моей постели; мальчик (не сын ли Кайзерлинга?) тоже беспрестанно меня дёргал за руки и так жалостно плакал, что ужасно было его слушать... Ради Бога, любезный сын, не оставь бедной девочки, позаботься, чтоб она попала в Данциг (к Балкше), или оставь её у себя; твоя сестра (Матрёна) не будет столь жестока, чтоб не принять ребёнка... Когда я спрашиваю у дитяти, у кого она хочет быть, если я умру, она горько плачет и кричит: «Не дай Бог, чтобы бабушка умерла, а если умрёт, то не хочу быть ни у кого больше, кроме Виллима Ивановича». Она порядочно читает и очень богомольна, как большой человек...» «Дай Бог, — переходит умирающая к предмету, ещё более её интересующему, — дай Бог, чтобы ты получил деревню и что-нибудь таким образом имел: времена ведь переменчивы! Каменный дом, в котором жила твоя сестра, хотят продать; постарайся, чтобы ты его получил...»

«Ты хочешь взять отпуск, — пишет мать Виллиму в январе 1717 года, — и приехать сюда? Это известие меня очень обрадовало, но будь осторожен, чтобы не навлечь на себя немилости их величества; врагов у нас довольно. Если бы Бог порадовал императрицу (т. е. царицу, 1717 года) рожденьем принца и тебя бы прислали сюда с радостным о том известием, вот было бы хорошо!.. И за этим «хорошо» — повторение сетований и напоминаний сыну, чтоб тот постарался вымолить деревеньку: «секретарь (т. е. Макаров) — пишет старуха, — обещал мне всё для меня сделать, лишь бы ты ему сказал об этом, он тебе поможет; ты слишком застенчив (!)...»

С этими сетованиями на печали, мнимую нужду, на небывалую застенчивость сына старуха сошла в могилу.

Маргарита Монс умерла 4 октября 1717 года в Немецкой слободе, на 65-м году от рождения...

Из груды её писем мы извлекли только те места, которые сколько-нибудь могут характеризовать семейные отношения и домашний быт Виллима Ивановича; при скудности материалов о первом периоде его жизни и непосредственно до его личности относящихся, по необходимости надо пользоваться такими документами, каковы письма его матери. Разумеется, в этих письмах рисуется несравненно более сама старуха, нежели её «любезное дитя», но и это не лишнее в нашем рассказе; дело в том, что мать своими наставлениями, напамятованиями, своим примером имела сильное влияние на Виллима, и будущий фаворит многое усвоил себе из материнского характера: её вечное недовольство своим достатком, ненасытную алчность новых и новых благ, её попрошайничество, заискивание у разных сильных лиц, умение найти благотворительных себе особ, — все эти черты своего характера старуха как бы завещала Виллиму Ивановичу.

Но не всё ли равно, каким характером одарён был один из генерал-адъютантов Петра Великого? Мало ли их было, и стоит ли для них отводить так много места в очерках петровского времени?

Не стоило бы говорить так много о ком-нибудь другом, только не о Виллиме Монсе.

Эта личность, как мы увидим далее, в последние годы царствования Великого обращает на себя внимание всей знати (кроме самого государя); вся аристократия обращается к нему как к счастливой звезде, как к своему велемочному патрону во всех их семейных и общественных нуждах; вокруг Монса группируется громадная партия, которая из эгоистических целей оберегает его как зеницу ока... Эта партия почти вся состоит из главнейших птенцов Петра, и, не зная их отношений к нему, мы бы многое потеряли для знакомства с птенчиками преобразователя; к тому же многие важнейшие дела решаются при посредстве Монса, — он для всех нужен, он силён не личными достоинствами, он силён любовью к нему Катерины Алексеевны; Монс имеет на неё громадное влияние, а та, послушная своему фавориту, действует на Петра... Итак, для знакомства с птенцами Великого, для обрисовки его замечательной супруги, для оживления пред нами самого Петра в последние годы его царствования, — вот для чего мы группируем те мелкие черты, которые знакомят нас с такою, по-видимому, ничтожною личностью, какою действительно окажется — в нравственном отношении — фаворит Екатерины...

Но прежде, нежели перейдём к эпохе фавора Виллима Монса, остановимся пред красавицей Мартой, с 1707 года Катериной Алексеевной, и очертим отношения к ней Петра до 1716 года.

Мы приостановимся на 1716 годе потому, что именно с этого года, говоря словами официального документа: «По нашему указу, Виллим Монс употреблён был в дворовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге, её величестве императрицы всероссийской; и служил он от того времени (1716 г.) при дворе нашем, и был в морских и сухопутных походах при нашей любезнейшей супруге её величестве императрице всероссийской неотлучно; и во всех ему поверенных делах с такою верностью, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были...»

В 1705 году двадцатитрёхлетняя красавица «Катерина Василефская» [2] Так называл ее Пётр в 1708 г. — Марта Сковаронская тож — перевезена к Петру Великому во дворец.

Марта приняла православие, её нарекли Катериной. 28 декабря 1706 года новая связь государя закреплена рождением дочери [3] Екатерина; она умерла 27 июня 1708 г. .

С этого времени положение пленницы упрочивается: Пётр привязывается к ней, и её значение быстро увеличивается. Беспрестанные отлучки вызывали государя на переписку с Катериной, или, лучше сказать, с её приставницами; по этим коротеньким цидулкам Петра лучше всего можно проследить возрастание его привязанности к красавице. Просмотрим обращения цидулок, — они довольно характеристичны.