Евгений Гропянов - За переливы

Чириков после всех наставлений остановился против Дементьева, испытующе посмотрел на него. «Справится, — будто решив долго мучащую его задачу, с облегчением подумал он. — Рука его тверда, в службе проверена и надежна. Молод, порывист… Уверен, он — будущая надежда флота российского».

— Этому ордеру, — Чириков взял со стола пакет, — учините доскональный разбор. А завтра поутру, — улыбнулся он сдержанно, — к Америке!

18 июля был субботний день. Ветер, то спадающий, то налетающий порывами, нес облака, туман и дождь. Однако берег был виден, и к нему решено подойти как можно ближе.

Стали готовить к спуску бот.

Последние напутствия Дементьеву давал Чириков. Они стояли на мостике. Чириков показал в сторону берега и протянул подзорную трубу Дементьеву. Тот обвел виднеющийся залив, сказав что-то, кивнул головой. Дементьев был в праздничном мундире, в непривычно белой рубашке, длинные волнистые волосы, против обыкновения, тщательно расчесаны. Он был возбужден.

Лишь перед спуском бота на воду Дементьев встретился с Осьмининым.

— Ну, друг мой, обнимемся! — Дементьев притянул к себе Осьминина и похлопал его по плечу. — Не горюй… Не надо… За мной и ты там (он махнул в сторону берега) будешь…

— Удачи тебе, — взволнованно говорил Осьминин. — Поосторожнее там будь… Мало ли что…

— Эге, где наша не пропадала… — отвечал, смеясь, Дементьев.

Бот с Дементьевым и матросами превратился в точку, и на палубе все пришли в успокоение, занялись своими привычными делами; лишь капитан Чириков не покидал мостика; его лицо напряглось; команды его были резки — они удерживали судно как можно ближе к берегу.

Осьминин сошел в каюту поздно вечером. Он почувствовал утомление и небольшой озноб. «Продуло, — подумал он. — Ну, скорее под одеяло, и все пройдет». Тело постреливало. Накатывался жар. Ночью к Осьминину приставили матроса. Осьминин порывался встать. Звал женщину. Матрос бережно водворял его на место. «И угораздило тебя, сударик, — бормотал он, — в такое время свалиться… Ишь, юбка бабья… Стервь отчаянная. Такого мужика подрезала».

В горячке Осьминин пролежал несколько дней. Потом сознание вернулось к нему, и он, побледневший, мог даже немного пройтись.

Был полдень. Вахтенный записал в судовом журнале: «Во все сутки ветер непостоянный, погода облачная с туманом и дождем… Бот еще к нам не возвратился».

Что Дементьева до сих пор нет, говорили озабоченные лица офицеров и матросов.

— Здоров? — спросил Осьминина Чириков, спустившийся с мостика.

Осьминин заметил, как запали глаза Чирикова. Шляпа капитана впитала в себя, наверно, все дожди Тихого океана; ее края печально обвисли.

Чириков больше ничего не сказал, лишь глаза сочувственно сощурились, и от этого сочувствия Осьминину стало неловко. Он поспешил в каюту. «Как же так, — думал он, — Дементьев — опытный мореход, и вряд ли он мог просто взять и утонуть». Он еще долго вспоминал все разговоры с Дементьевым, и даже самые обидные были сейчас ему любы; он видел Дементьева пред собою явственно.

Скоро Осьминин согрелся и не заметил, как заснул. На следующее утро он был здоров.

Судно казалось вымершим. Хотя раздавались приказы, но они звучали одиноко, с ноткой ожесточения и даже грусти. Матросы выполняли волю вахтенного офицера молча, без обычных в таких случаях «эй-е-ах!», «ну-ка, потянем, братцы!» и прочих выкриков радостного приложения своих сил. Даже ветер в снастях не тянул свою обычную песнь, а скулил по-щенячьи, раздражающе жалостливо.

На Осьминина никто не обратил внимания, лишь Чириков, вышагивающий в раздумья по палубе, кивнул ему головой и вновь погрузился в свои размышления.

Американский берег, радовавший экипаж несколько дней назад, завешивался тучами, как бы стараясь скрыть от русских моряков тайну Дементьева и его спутников. И этот туман с мокротою, проникший, казалось, во все щели и оставивший на всем влажные следы своего прикосновения, от которого зарождалась плесень, этот туман обволакивал пакетбот, пеленал его, стараясь укачать, увести от берега. Все места, по которым можно было узнать, куда же послан Дементьев, были туманом искажены и неузнаваемы. Каждый день приходилось выливать воду из трюма: ее набиралось до шести-восьми дюймов. Временами солнце вырывалось сквозь тучи, ослепляя всех блеском волн. Однако лето в этих местах, да, впрочем, как и на далекой Камчатке, весьма дождливое, и солнце здесь было редкостно, а потому и казалось необыкновенно ярким. Вскоре солнце исчезло, и наползшие тучи, уже привычные матросам, вроде даже и радовали глаз.

Так продолжалось несколько дней, и вот стараниями штурманов даже в сильнейшем тумане было определено точное место, куда был послан Дементьев. Решили оповестить его, что «Св. Павел» ждет и что ориентиром для бота должны быть выстрелы, а для чего палили из двух пушек.

Через два часа после пальбы на берегу показался дым.

Когда наконец-то увидели моряки оговоренный сигнал и всем стало радостно и вселилась надежда, что товарищи все-таки живы, Чириков зашел в каюту астронома. Тот сидел в кресле, похудевший, и нервно потирал руки (Чириков в душе не любил этого нервного перебирания, постукивания, пощелкивания, потирания пальцев; сам же в минуты, когда было уж очень плохо, сжимал пальцы в кулак — в одиночестве, либо непринужденно складывал руки на груди). Астроном взъерошенно посмотрел на капитана.

— Вести от Дементьева? — спросил он отрывисто.

— Штурман дал о себе знать костром, — ответил Чириков. Он заметил на грандштоке [1] Грандшток — размеченная рейка, на которой передвигалась поперечная крестовина. Астрономический прибор середины XVIII века. , лежащем на столе, пыль и решил, что астроном завтра же сделает обсервацию судна, эдак и закиснуть можно.

— Как видите, — заметив взгляд Чирикова, хмыкнул недовольно астроном.

И Чириков явственно понял, что никогда не сможет побороть в себе неприязнь к де ля Кройеру. Что бы ни делал астроном, все шло во вред экспедиции, люди страдали от невозможности высказать ему все, боясь навести на себя гнев Петербурга. Лишь Чириков, обладая властью на судне, говорил с ним, как подобает говорить капитану с астрономом. Поэтому он сказал сухо:

— Извольте сегодня же взять обстоятельные пеленги.

И вышел.

Астроном появился на палубе, когда кончали палить из пушек для привлечения внимания Дементьева и его спутников.

Все ждали, что после выстрелов бот отвалит от берега (погода тому благоприятствовала) и вот-вот покажется. Но водная гладь была чиста. Решили стрелять еще. И тут заметили, что после каждого выстрела костер прибавлял в силе, будто в него подбрасывали охапку хвои. Получилось: выстрел — вспышка, выстрел — вспышка.