Говард Фаст - Спартак

Но в этот момент Римская власть была в страхе; и Спартак стал командующим. Нет четкого определения для человека, который ведет других людей; лидерство редко и неосязаемо, тем более, когда оно не опирается на власть и славу. Любой человек может отдавать приказы, но отдавать их так, чтобы другие слушали — вот качество, и это было качество Спартака. Он приказал гладиаторам рассыпаться и они рассыпались. Он приказал им сделать широкий свободный круг вокруг манипулов, и они сделали такой круг. Теперь четыре ряда мнипулов замедлили свой темп. Нерешительность охватила их. Они остановились. Нет на земле солдат, чья скорость могла бы сравниться с темпом гладиаторов, где жизнь была скоростью и скорость была жизнью. И, если не считать их набедренной повязки, эти гладиаторы были голыми, тогда как Римские пехотинцы были обременены огромным весом меча, копья, щита, шлема и доспехов. Гладиаторы образовали широкий круг, сто пятьдесят ярдов в поперечнике, в центре которого были манипулы, поворачивающиеся то туда, то сюда, подняв пилумы, бывшие бесполезными на расстоянии более тридцати или сорока ярдов. Римское копье могло быть брошено только один раз; один бросок и то недалеко. Но как бросить здесь?

В тот момент, с поразительной ясностью, Спартак увидел свою тактику, весь образец его тактики в последующие годы. Он увидел в уме, кратко и ясно, логику всех историй, рассказанных об армиях, которые сами бросились против тех железных наконечников Рима, которые были разбиты под могучим весом Римского копья, а затем их разрезали на куски коротким, острым как бритва краем Римского меча. Но здесь была Римская дисциплина и власть Рима беспомощна в кругу кричащих, проклинающих, дерзких и голых гладиаторов.

— Камни! — воскликнул Спартак. — Камни — камни будут сражаться за нас! Он мчался по кругу, весь словно светящийся изнутри — быстроногий, стремительный, изящный. — Бросайте камни!

И под позорным градом камней солдаты начали отступать. Воздух наполнился летящими камнями. Женщины присоединились к кругу — к ним присоединились домашние рабы и полевые рабы выбежали из садов, чтобы присоединиться. Солдаты защищались, прикрываясь своими огромными щитами, но это дало возможность гладиаторам вклиниться в их ряды, резать и удирать. Один манипул атаковал круг и метнул копья. Один из гладиаторов был сражен одним из страшных орудий, но остальные сами бросились на манипул, сбивали их с ног и убивали солдат почти что голыми руками. Солдаты отбивались. Два манипула образовали круг, и даже когда горстка осталась на ногах под дождем камней, даже когда гладиаторы набросились на них, как стая волков, они сражались до самой смерти. Четвёртый манипул попытался вырваться из круга и убежать, но десяти солдат было слишком мало для такой тактики, и они были повержены в прах, даже когда тренеры были убиты, а двое из тренеров, умолявших о пощаде, были убиты женщинами, побившими их до смерти камнями. Странная, жестокая битва, начавшаяся недалеко от столовой, бушевала на территории школы и на дороге в Капую, где последнего солдата опрокинули и убили, и по всему этому месту и пространству лежали мертвые и раненые, пятьдесят четыре убитых, которые были Римлянами и тренерами и другие, которые были гладиаторами.

Но это было только начало. Полная победа, кровавая и радостная, это было только начало — и теперь, стоя на большой дороге, Спартак видел вдали стены Капуи, туманный золотой город в золотой утренней дымке, и он мог услышать бой гарнизонных барабанов. Теперь не было бы покоя, потому что все произошло, и весть об этом разнес ветер, а Капуе находилось много солдат. Целый мир взорвался. Он был подхвачен могучим и бурным потоком, стоя запыхавшись на дороге, окруженный кровью и смертью, и он увидел Крикса, рыжеволосого Галла, смеющегося, ликующего Ганника, Еврея Давида, с окровавленным ножом и жизнью в глазах, и огромных Африканцев, намеренно спокойных, бормочущих свою боевую песнь. Тогда он сжал Варинию в своих объятиях. И другие гладиаторы целовали своих женщин, кружа их на руках и смеясь вместе с ними, в то время как домашние рабы бежали с мехами, наполненными вином Батиата. Даже раненым сделалось легче и они тише стонали от боли. И Германская девушка посмотрела на Спартака, смеясь и плача сразу, и коснулась его лица, его рук и пальцев, в которых он держал нож. Спартак отобрал винные мехи и опрокинул их. Они могли бы тогда уйти из истории, пьяные и ликующие, уже солдаты начали выходить из ворот Капуи, но Спартак подчинил их и сдерживал. Он приказал Ганнику снять с мертвых солдат их оружие, и послал Нордо, Африканца, посмотреть, может ли арсенал быть взломан. Его мягкость исчезла, целеустремленность после их побега горела, как яркое пламя, и преображало его. Вся его жизнь была для этого, и всем своим терпением он готовился к этому. У него были ожидания веков; он ждал с тех пор, как первый раб был закован и исхлестан, чтобы рубить дрова и черпать воду, и теперь он не отвернется от них.

Раньше он спрашивал их; теперь он повелевал ими. Кто может использовать Римское оружие? Кто сражался с пилумом? Он организовал четыре манипула.

— Я хочу, чтобы женщины были внутри, — сказал он, — они должны быть защищены. Им не следует сражаться.

Ярость женщин удивила его. Это было что-то потустороннее, большее, чем мужская ярость. Женщины хотели сражаться; они страдали вместе со всеми, и хотели сражаться вместе со всеми. Они просили несколько драгоценных ножей, и когда он отказал им, они развязали пояса своих туник и наполнили подолы камнями для метания.

Рядом со школой были пологие, холмистые поля плантаций. Полевые рабы, видя, что что-то случилось, страшное и дикое, побежали смотреть, собрались на каменных стенах и в маленьких рощах тут и там и, видя их, образ его действий в будущем, во всей своей простоте, стал ясен для него. Он позвал Еврея Давида и сказал ему, что делать, и Еврей побежал к полевым рабам. Спартак предположил верно; три четверти полевых рабов вернулось с Давидом. Они подбежали к гладиаторам, приветствовали их и целовали им руки. Они несли с собой мотыги, и внезапно их мотыги стали не инструментом, а оружием. Теперь вернулись Африканцы. Они не смогли проникнуть в главный оружейный склад; на это уйдет не менее получаса; но они взломали недавно найденный ящик трезубцев, длинных, трехконечных рыболовных вил. Было тридцать этих трехконечных копий, и Спартак распределил их между ретиариями, и Африканцы поцеловали оружие, погладили их и дали свои странные обеты перед ними на своих странных родных языках. Все это заняло очень короткое время, но необходимость в спешке сильно угнетала Спартака. Он хотел быть подальше от этого места, от школы, от Капуи. — Следуй за мной! — воскликнул он. — Следуй за мной! Вариния осталась рядом с ним. Они ушли с дороги и пересекли поля, поднимались на пологие холмы.