Говард Фаст - Спартак

Пока они маршировали, он шагал впереди, и Германская девушка, Вариния, шла рядом с ним, обнимая его за талию. Иногда она смотрела на него. Это не было для нее новостью. Давным-давно она вышла замуж за этого человека, который был лучшим и самым храбрым из всех мужчин, и разве она не знала об этом тогда, как она знала это сейчас? Когда их глаза встретились, она улыбнулась ему. Она сражалась с солдатами. Она не знала, был он доволен или нет тем, что она сражалась с солдатами, но он не возражал против ножа, который она несла в руке. Они были равными. Мир был полон старых легенд об амазонках, женщинах выходивших на поле битвы наравне с мужчинами, в стародавние дни, и во времена Спартака, жило еще много легенд о прошлом, где все мужчины и женщины тоже были равными и не было ни хозяина, ни раба и все вещи были общими.

Это давно было подернуто дымкой времени; это был золотой век. Это будет золотой век. Золотой век наступил сейчас, когда солнце клонилось на прекрасную сельскую местность и ожесточившихся на арене людей, людей песка, обнимающих его и Германскую рабыню, полную вопросов. Там, где они собрались, трава была мягкой и зеленой. Желтые цветы покрывали лужайку, как масло, повсюду роились бабочки и пчелы, и воздух был наполнен их песней. Его назвали отцом по Фракийскому обычаю.

— Что мы будем делать сейчас и куда мы пойдем?

Он стоял окруженный ими. Вариния сидела на траве, прижавшись щекой к его ноге. Они расселись в траве вокруг него, длинноногие чернокожие, Галлы с их румяными лицами и голубыми глазами, Фракийцы со своими темные волосами и крепко сбитыми телами.

— Мы племя, — сказал он. — Такова ваша воля?

Они кивнули ему. Племя не содержало рабов, и все люди говорили одинаково, это было не так давно, по крайней мере такие воспоминания сохранила их память.

— Кто будет говорить? — спросил он. — Кто станет вашим вождем? Встань, если ты хочешь вести нас. Теперь мы свободные люди.

Никто не встал. Фракийцы били в щиты рукоятками своих ножей, и этот стук всполошил дроздов, полетевших над лугом. Какие-то люди появились возле усадебного дома, но так далеко, что невозможно было сказать, кем или чем они были. Чернокожие салютовали Спартаку, хлопая в ладоши перед своими лицами. Все они были странно довольны, и в настоящий момент они жили во сне. Вариния продолжала прижиматься щекой к мужской ноге. А Ганник воскликнул:

— Радуйся, гладиатор!

Человек, который умирал, с трудом поднялся. Он вытянулся на траве, его рука рассечена до кости, во всю свою длину, из раны стекала кровь. Он был Галлом, и он не хотел, чтобы его бросили, потому он отведал слишком мало свободы. Его рука была обвязана пропитанной кровью тряпкой, он подошел к Спартаку, который помог ему встать прямо. — Я не боюсь умереть, — сказал он гладиаторам. — Это лучше, чем умереть сражаясь в паре. Но я предпочел бы следовать за этим человеком, чем умереть. Я бы предпочел этого человека и посмотрим, куда он нас ведет. Но если я умру, помните меня не поступайте неправильно. Послушайте его. Фракийцы называют его отцом, и мы как маленькие дети, но он высасывает зло из нас. Во мне нет зла. Я сделал великое дело, и я очищен, и я не боюсь смерти. Я буду спать спокойно. Я хочу спать и после смерти не видеть снов.

Некоторые гладиаторы теперь не скрывали слез. Галл поцеловал Спартака, и Спартак вернул ему поцелуй. — Оставайся со мной, — сказал Спартак, и мужчина опустился на траву рядом с ним и люди, чьи трепещущие руки прикасались к ним, с открытым ртом смотрели на этих гладиаторов, которые так интимно соприкасались со смертью.

— Ты умрешь, но мы будем жить, — сказал ему Спартак. — Мы будем помнить твое имя и кричать его вслух. Мы будем шуметь по всей земле.

— Ты никогда не сдашься? — умоляюще спрашивал Галл.

— Мы сдались, когда солдаты пошли против нас? Мы сражались с солдатами дважды, и мы победили. Вы знаете, что мы должны сделать сейчас? — спросил он гладиаторов.

Они смотрели на него.

— Мы можем убежать?

— Куда мы убежим? — спросил Крикс. — Везде, то же самое, что и здесь. Везде есть хозяин и раб.

— Мы не убежим, — сказал Спартак, который теперь знал и как если бы он никогда не сомневался. — Мы пойдем с плантации на плантацию, от дома к дому, и куда бы мы ни пошли, мы освободим рабов и присоединим их к нам. Когда они снова пошлют против нас солдат, мы будем сражаться с ними, и боги решат, хотят ли они этот Римский путь или наш путь.

— И оружие? Где мы найдем оружие? — спросил кто-то.

— Мы заберем их у солдат, и мы тоже ими станем. Что такое Рим, если не кровь, пот и раны рабов? Мы ничего не можем сделать?

— Тогда Рим пойдет войной против нас.

— Тогда мы пойдем войной против Рима, — спокойно сказал Спартак. — Мы будем концом Рима, и мы создадим мир, в котором нет рабов и нет хозяев.

Это был сон, но у них было настроение мечтать. Они улетели в небеса, и если бы этот странный Фракиец с черными глазами и сломанным носом сказал им, что он намеревался вести их против самих богов, они бы поверили и последовали за ним в тот же миг.

— Мы не будем бесчестить себя, — сказал им Спартак, тихо, прямо и сосредоточенно, обращаясь к каждому из них лично и непосредственно. — Мы не будем поступать, как Римляне. Мы не будем подчиняться Римскому закону. Мы создадим наш собственный закон.

— В чем наш закон?

— Наш закон прост. Что бы мы ни захватили, это принадлежит всем, и ни один мужчина не должен владеть ничем, кроме оружия и одежды. Пусть будет так, как было в древности.

Фракийцы сказали, — Для всех достаточно богатства.

— Вы правы, по другому я не сделаю, — сказал Спартак.

Так они говорили, и среди них были такие жадные люди, которые мечтали о том, чтобы быть великими господами, как Римляне, и были другие, которые мечтали сделать из Римлян рабов; поэтому они говорили и говорили, но в итоге согласились со сказанным Спартаком.

— И мы не будем брать ни одной женщины, кроме как женой, — сказал Спартак. — И у мужчины не должно быть более одной жены. Правосудие будет равным для них, и если они не смогут жить в мире, они должны расстаться. Но ни один мужчина не может лежать с любой женщиной, Римлянкой или другой, которая не является его законной женой.

Законов у них было немного, и они согласовали свои законы. Затем они взялись за руки и пошел против поместья. Остались только рабы, ибо Римляне бежали в Капую, и рабы присоединились к гладиаторам.

В Капуе, граждане увидели дым первого горящего усадебного дома, и поэтому рабы были мстительными и жестокими. Они бы хотели, чтобы рабы были кроткими и понимающими; в более практическом плане они хотели, чтобы рабы бежали на все более дикие горные высоты, прячась поодиночке или в кучке пещер, живя как животные, пока каждый из них не будет выслежен, как охотятся на животных. Даже когда жители Капуи увидели дым первого горящего дома, они не были чрезмерно встревожены. Следовало ожидать, что гладиаторы выместят свою горечь на том, с чем они столкнулись. Вести быстро летели вдоль Аппиевой дороги, чтобы сообщить Сенату о вспышке в Капуе — и это означало, что через несколько дней ситуация будет под контролем. Урок будет преподан рабам, и тогда они его легко не забудут.