Эмэ Бээкман - Чертоцвет. Старые дети [Романы]

— Мама, почему ты пришибла отца?

С этого мгновения Ява все время ждала, что вопрос будет повторен.

Когда появился на свет первый ребенок Явы и Матиса — Таниель, Коби исполнилось семь лет.

Ява стояла во дворе, прижав ребенка к груди. Коби возник из-за угла дома, в руках хворостина. Ява открыла было рот, чтобы похвалить сына — она поручила Коби загнать в хлев теленка, и он хорошо справился с этим, — но в выражении лица мальчика было что-то чужое, в глазах застыла старческая мука. Волоча ноги, он направился через двор, поросший муравой, к Яве и вытянул шею, чтобы взглянуть в лицо сосущего грудь Таниеля. Ява наклонилась вперед — пусть Коби получше разглядит своего маленького братца, может статься — оттает, надеялась она. Ява ждала, что в глазах мальчика сверкнет смех, — ничего подобного не произошло. Коби сглотнул, прежде чем сказать:

— У меня нет отца.

В действительности он думал: ты убила моего отца Якоба, чтобы пустить в дом Матиса.

Прошло время. Вслед за Таниелем родились Симон и Мария. Бывало, Ява вопросительно смотрела на Сабину, она ждала, когда третий ребенок Якоба произнесет роковые слова. И вот когда Мария встала на ножки и начала с криком носиться по лужайке, Сабина решила, что теперь пришел ее черед. Однажды, с приглушенной злобой, она произнесла:

— Тебе, наверное, нравится, когда маленькие девчонки хохочут?

Яве стало ужасно грустно. Может быть, Сабина хотела остаться ее младшенькой? Обычно дети ждут не дождутся, когда станут взрослыми, — неужто Сабина действительно жалела о том времени, когда была крошкой и ее баловали и носили на руках? Секундой позже Ява сообразила, что на самом деле хотела сказать этой фразой Сабина. Если б ты не пустила в дом Матиса, я, возможно, навсегда осталась бы твоей младшей дочерью. Если б ты не убила Якоба, Матис не пришел бы в Россу.

Тогда никто из них еще не знал, что и Марии не суждено было остаться последышем Явы. Упрек Сабины раззадорил судьбу. Ява верила, что именно в этот момент были предопределены ей и отнесены к женскому роду ее будущие дети: вслед за Марией родились Линда и Катарина.

Во время свадьбы Эвы Нестор в шуме и суете веселья очутился напротив своих трех маленьких сестричек. Девчушки стояли в ряд, на голове у каждой — венок из одуванчиков, Мария держала младших за руку. Три пары глаз с простодушной приветливостью глядели на Нестора. Нестор насмешливо скривил уголки губ. Отчего ему не понравились эти три девчушки в белых платьях, точно ангелочки? Что с того, что сшитые из простой льняной ткани платьица девочек выглядели неуклюже, — тонкое полотно пошло ведь в приданое Эве. Что вдруг нашло на парня, отчего он смешался — все дети одной семьи, вместе росли! И почему он попытался скрыть свою оторопь, скорчив девочкам рожу?

Дрожь охватила Яву — ну конечно, настал черед Нестора. Он и так долго медлил, у самого уже годы подходят идти в рекруты.

— Ну и войско женское, — произнес Нестор. — Всех их надо будет замуж выдать.

Ява пододвинулась поближе к сыну и заглянула ему прямо в глаза. Нет, на этот раз она не потупит взгляда, как было с другими. Пусть последний ребенок Якоба, который не помнил своего отца, выговорится начистоту.

Нестор не постеснялся и сказал:

— И наш отец мог бы поплясать на свадьбе у своей дочери.

Матис, который как раз втаскивал в избу скамьи, остановился, по его сильным рукам пробежала судорога, словно за каждый палец его ужалила пчела. И тем не менее ухмылка не исчезла с лица Матиса.

Ява с ужасом подумала, что дети унаследовали злобу от нее, от своей матери. Почему она не смогла сдержаться, когда в то лето наводнения случайно вошла в комнату и увидела в сумерках Якоба, откусывающего от каравая большие куски? Почему позволила порыву гнева возыметь власть над собой? Ярость, как душный мешок, накрыла ее с головой. Яве пришлось пустить в ход руки, чтобы освободиться от удушья. Спешка простительна только при пожаре, когда нельзя просто так стоять, слушать тиканье часов и рассуждать с самим собой. Куда в тот поворотный момент жизни исчезла ее выдержка? Почему она не нашла в себе терпения подождать, покуда прояснится голова и остынет гнев?

Разве Якоб был виноват, что не мог противостоять голоду?

Людям прощались и большие преступления.

Слова Нестора больно вонзились в душу Явы, слезы залили лицо. Испуганный Нестор сделал попытку отойти, он растерянно озирался вокруг, словно хотел крикнуть на помощь кого-либо из свадебных гостей. Ява ухватила сына за шею и не давала ему ступить ни шагу. В этот миг она хотела навсегда освободиться от своей муки. Уткнувшись лицом в грудь Нестора, она бормотала какие-то бессвязные слова, словно под рубахой у парня находился некто, имеющий право щадить или миловать.

Свадьба Эвы не принесла Яве большой радости. Гости горланили песни, плясали. Она же сидела и думала. Люди подходили утешить ее — они полагали, что матери жалко расставаться с дочерью. А Ява все время ломала голову над одним и тем же вопросом: должна ли она считать себя грешницей еще и потому, что народила столько детей от Матиса?

И все же Ява не относилась к числу тех, кого навсегда покинул бог. Какая-то необъяснимая сила обуздала Яву в тот момент, когда она повисла на шее у Нестора, Кто-то невидимый удержал ее, иначе бы Ява поддалась своей слабости. Одно неодолимое желание заставило ее задрожать: еще миг, и все услышали бы, как Ява унижается и вымаливает прощение у своих детей, и тогда все бы поняли, что Ява публично принимает на себя вину в смерти Якоба. Но некая странная сила, подобно ангелу-хранителю, наложила печать на уста Явы. Бессвязное бормотание растворилось за пазухой Нестора, и никто — ни свой, ни чужой — ничего не понял.

В конце концов, Ява ведь и сама не знала — ее ли удары были причиной тому, что для Якоба так рано пробил погребальный колокол.

Яву до сих пор мучила эта глупая минутная слабость и слезы, которые она лила на шее у Нестора. Она знала, что, когда ее маленькие девочки в платьях из грубой пряжи повзрослеют, они тоже придут требовать у нее отчета. Ява ничуть не удивилась бы, спроси они однажды хором: так, значит, у нас не было права родиться на свет?

Таниель и Симон, может быть, сумеют промолчать — характер у них тихий, в Матиса пошли.

В ту осень, после смерти Якоба, когда все было затоплено водой, Ява не раз была почти готова поддаться страшному искушению. Она видела себя лезущей по крыше — на шее, привязанный веревкой, мешок с песком. Но прежде ей надлежало собрать последние силы и развести большой огонь в очаге. Изголодавшееся тело и истерзанный дух должны были еще многое смочь: дышащее дымом отверстие трубы надо было закрыть мешком — первая вьюшка в россаской избе была поставлена много лет спустя Матисом. Затем, — не поломав костей, спуститься с крыши и подпереть дверь изнутри толстой палкой, чтобы какой-нибудь случайный прохожий не напустил в избу воздуха. Ява должна была позаботиться, чтобы дети не проснулись, и до тех пор, покуда в голове оставалась последняя капля ясного ума, проследить, чтобы никто из них пятерых не покинул дом. А кроме того, припасти на столе чистую одежду для покойников.