Эмэ Бээкман - Чертоцвет. Старые дети [Романы]

Земная кора показала, что манила людей зря. Чем шире исследовали недра Иудина острова, тем скуднее становились пробы. К осени чужаки собрали свои пожитки и велели отвезти их в город. Они прямо сказали, что копать в этих краях бессмысленно. Взрывчатка не просто так летит в небо, большая сила ни с чем не считается, всегда остаются жертвы. Не только развороченный Иудин остров принес Россе убыток. У напуганных взрывами коров исчезло молоко, а у телок прекратилась течка. Осенью с Россы на ярмарку потянулся грустный обоз. Разъяренный Якоб хлестал едва передвигавших ноги коров, Матис плелся в хвосте стада, кнут его волочился по земле, он вдруг одряхлел и стал похож на столетнего старика. Ява с Юстиной стояли, прислонившись к воротам, и хозяйка Россы плакала громко и жалобно, словно хотела вместе со слезами выплеснуть из себя и все старые горести.

Обитателям баньки пришлось обходиться без молока до той поры, пока Таниель не добавил денег Матису, чтобы он смог купить на скотоводческой мызе телку. Ява еще раз вспомнила Мирт.

Весной россаскую скотину и скотину обитателей баньки, как всегда, погнали через болото на Иудин остров. В этот день все смогли убедиться, что такое сила привычки. Новые животные, привыкшие топать по суше, не могли пройти через болото на остров. Прежние коровы с телячьего возраста знали, что каждую весну и осень их ждал тяжелый переход. Эти сообразительные рогатые накапливали силы перед трудным путем. Если кому-нибудь из них случалось глубоко увязнуть в грязи, животное всегда само выкарабкивалось и следом за остальными добиралось до места. Иной раз провалившаяся в трясину скотина спокойно переводила дух и выжидала, пока к ней вернутся силы. В таких случаях люди лопатой очищали ей морду, чтобы грязная жижа через ноздри ненароком не забралась внутрь.

А новые животные, как только их выпустили из хлева, понеслись как бешеные в ту сторону, где перед ними не было изгороди. Едва ступив на болото, они начали барахтаться и с опасной быстротой погружаться в трясину.

Раньше у коров на переход с Россы до Иудина острова уходил целый день, каждый шаг надо было взвесить. Новые животные решили как можно быстрее добраться до места, но вместо этого очень скоро оказались в булькающей грязи и смотрели оттуда в небо, выпучив от страха глаза.

Вся россаская семья и обитатели баньки день-деньской провозились в болоте. Матис принес на спине воз досок; взяв веревку, он одним ее концом обвязался сам, а другим поочередно обматывал туловища наполовину откопанных животных и тянул с лошадиной силой. Женщины были по уши в грязи, они тоже тянули за веревку, и к вечеру руки у всех оказались истертыми в кровь. Скотину кое-как спасли. На обратном пути Юстина не могла пройти по мосткам, тело ее не держало равновесия. То одна, то другая нога соскальзывала через край, в конце концов Ява взяла ее за руку, чтобы отвести, как ребенка, домой.

С того дня, как стадо выпустили на пастбище, Матис всегда держал веревку под рукой и то и дело посматривал в сторону болота. Новые коровы не знали, что им придется все лето пробыть на Иудином острове. Матису не раз приходилось мчаться с веревкой на болото, потому что животные поглупее так и норовили вечером отправиться обратно в Россу, — эти коровы привыкли по ночам находиться в хлеву.

В пору цветения двое мужиков стояли на страже: Матис не спускал глаз с болота, чтобы предупредить несчастье, а Якоб посиживал в воротах и глядел на Долину духов. Хозяин Россы ждал возвращения господ из города. Прощаясь, чужаки уронили, что зимой будут изучать пробы камней, возможно, все это предприятие и не обречено на провал. Умоляющий взгляд мрачного Якоба выжал из них эти слова утешения. Якоб не мог примириться с тем, что на Иудином острове поставлен крест, что наступили покой и тишина.

Каждый в душе надеется на лучшие времена, никто не хочет просто так смириться с потерей, никто не хочет признаться себе в том, что очередной круг вновь завершился, часть жизни безвозвратно осталась позади, и ничего больше изменить нельзя. Только Юстина часто повторяла необычным для нее мягким и вынужденно спокойным голосом: как оно есть, так всего лучше.

Но как бы там ни было, а покой из Россы исчез. Воздух постоянно был наполнен каким-то тревожным звоном, словно жужжал невидимый комар, которому дана вечная жизнь. Люди становились все нетерпеливей и угрюмей, точно обязаны были равняться на Якоба, чье лицо изо дня в день хмурилось как туча.

Таниель заметил, что дети Якоба в последнее время почти ежедневно приходили к баньке. Когда Юстина звала их есть, они нехотя плелись через двор домой. Даже зимой они босиком неслись по сугробам в баньку, чтобы с разбегу прыгнуть на полати стариков и спрятать покрасневшие ноги под одеяло. Ява суетилась вокруг озябших детей. Не дай бог, еще заболеют! Запах чая из лесной малины не исчезал из дома. Долг бабушек следить за маленькими и держать под рукой высушенные лечебные ягоды. Молодое поколение надо было беречь, она тоже думала, что новое столетие сулит людям лучшее будущее. Никто из них не должен был зачахнуть, и без того в нынешние времена детей мало. Не то что у самой Явы — за подол ее юбки всю жизнь цеплялось сопливое войско.

Они, Явины дети, не могли тягаться со своей матерью. Эва ходила в церковь и молилась так, что колени у нее опухли, однако должна была примириться с тем, что у нее только Вийда и Наан. Якобова Юстина раньше времени сгорбилась, у нее едва хватает сил таскать через болото бидоны с молоком, вряд ли и она сможет еще произвести на свет потомков. Нестор редко когда пришлет письмецо из России. Время воинской службы давно истекло, кто знает, почему он не хочет возвращаться? Пришелся ли ему по вкусу царский хлеб, или его пугает то, что живет на свете Хелин? Вернешься домой — взрослая девушка перед тобой, дочь, которую отец ни разу в жизни не видел!

Сам Таниель тоже закоснелый холостяк, волосы на его голове стали редкими. Сабина не так давно вышла замуж, у нее одна за другой родились две дочери. Уже не первой молодости, Сабина едва ли сумеет еще хоть на сколько-нибудь увеличить род человеческий.

На Сабине замыкались концы одного родственного круга. Муж у нее корчмарь, такая же работа была и у деда. Мария, которой Сабина помогла устроиться в городе прислугой, прошлым летом приезжала домой и рассказывала, что трактир Сабининого мужа ничего не стоит. Низкий деревянный домишко, зала, где собирались люди, маленькая, вся плавает в дыму. Горожане будто бы не умеют красиво пить водку. Им спокойно и поговорить некогда, недуг беспокойства съедает их чувства и разум: в спешке влив в горло четушку, они либо валятся под стол, либо затевают между собой драку. По мнению Марии, беда в том, что перед трактиром Сабининого мужа нет коновязи. Когда человек подъезжает на лошади, он никогда не переступит границ благопристойности. Стыдно перед скотиной.