Эльдар Саттаров - Чао, Вьетнам

Комдив Ши Тань, чья ставка располагалась на тот момент на базе триста седьмого батальона, увидел во всей этой истории перст судьбы. Ши Тань был легендарным революционером-подпольщиком: в свое время он совершил побег из тюрьмы Пуло-Кондор – практически невозможный акт героизма. Говорят, когда он достиг материка на утлом камышовом плоту, спасшие его рыбаки так и не поверили, что он приплыл с того самого острова. За время войны он переквалифицировался в настоящего кадрового военного. Весело подмигнув, он сказал мне:

– А ведь винтовка теперь принадлежит тебе по праву, пацан. Мне кажется, из тебя выйдет неплохой снайпер. Пайла твоего нашли у берега под мостом – согласно экспертизе, он захлебнулся в бессознательном состоянии. Хорошая работа.

После того как комдив решил временно оставить меня на триста седьмой базе, я практически сразу же приступил к занятиям по теории и практике снайперской стрельбы. Дело действительно пошло у меня весьма неплохо с самого начала. Патроны были большой роскошью, поэтому, например, к стрельбе по движущимся мишеням я смог перейти только тогда, когда уже выбивал десять мишеней из десяти на статичных. Боевые действия в Кошиншине велись тогда довольно интенсивно, и после первых же успехов в стрельбе по движущимся мишеням меня отправили на первую вылазку в составе диверсионной группы, которую возглавлял партизан дядя Хой.

Мы организованно выдвинулись в город, всякий раз умело, незаметно обходя кордоны и блокпосты врага. В городе, смешавшись с толпой, мы разбились на группы по двое, по трое, не теряя из вида худосочную спину дяди Хоя, нашего проводника и командира. Когда начался комендантский час, он повел нас одному ему известными путями по безлюдным кварталам и опустевшим дворам, где скрытые лазейки вели в соседние дворы, так чтобы миновать освещенные электрическими фонарями улицы, на которых безраздельно властвовали хорошо вооруженные патрули.

В итоге дядя Хой вывел нас к одному из популярных дансингов, где, по его сведениям, в завсегдатаях числились не только шумные компании армейских офицеров, но и наиболее одиозные агенты Сюртэ из желтого здания на Катина. В схроне на стройплощадке мы нашли тщательно замаскированное оружие, приготовленное для нас городскими подпольщиками. Хой приказал мне расположиться в небольшом переулке на задворках продуктового магазина, выходившего с южной стороны на пожарный выход сверкавшего всеми огнями дансинга. В случае использования этого выхода мне было велено стрелять по всем без исключения движущимся целям, появляющимся из него. Мне показалось, что на меня он потратил больше времени, чем на других. Остальные участники группы, следуя его командам, живо рассредоточились, взяв дансинг в оцепление. Помещение было обтянуто металлической сетью – хозяева и посетители за последнее время привыкли быть настороже, опасаясь внезапных атак патриотически настроенных диверсантов.

Поставив один из сложенных здесь же деревянных ящиков на попа, я уселся на него и занял выжидательную позицию. Передо мной открывался неплохой обзор на объект и действия группы. Несколько партизан, включая самого дядю Хоя, ловко, по-обезьяньи взобрались на мощные стволы раскидистых дубов вокруг дансинга. Вооружившись кусачками и секаторами, они разрезали сетку, которая с неприятным металлическим шелестом тут же заскользила вниз, на землю. Изнутри раздались встревоженные крики, звон бьющегося стекла и женский визг. Влетев в окна, по танцполу, подобно неуклюжим теннисным мячикам, поскакали гранаты. Началась стрельба. Я спрыгнул с ящика, положил его плашмя и лег на землю, поставив на него локти. Взяв в оптический прицел дверь пожарного выхода, я сосредоточился, стараясь достичь полного отсутствия мыслей в голове, как меня учили на триста седьмой базе. Когда показался первый солдат с автоматом наперевес, мне оставалось просто нажать на спусковой курок. Правда, офицер, вышедший вслед за ним, вел с собой вьетнамскую женщину. Как только рухнул скошенный мной солдат, он крепко схватил ее за плечи и выставил перед собой в качестве живого щита. Я прицелился, но опустил винтовку. В этот момент зазвучали пистолетные выстрелы, и они оба упали на асфальт, обливаясь кровью. Это наши прибежали со стороны главного входа. Повернувшись в мою сторону и близоруко сощурившись, Хой громко свистнул и махнул мне рукой. Я вскочил и побежал за товарищами. Мы уходили совсем в другую сторону и на этот раз большую часть пути проделали вдоль берега реки. Оказавшись в районе Тан Тхуан, мы остановились перед воротами большого дома, который я сразу узнал. Здесь находилась конспиративная явка и перевалочная база партизан, перемещавшихся между городом и джунглями. Хой постучал условным стуком, и мы вошли.

Помню, как я проснулся за полночь и посмотрел на часы – не хватало где-то двадцати минут до моего дежурства. Я на цыпочках выбрался в гостиную, где, притулившись под керосиновой лампой, дядя Хой усердно изучал французский перевод «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса.

– Дядя Хой, – сказал я. – У меня из головы не выходит, мне даже снится… Там ведь были и женщины…

– Ну и что? Война не знает различия полов, – пожал он плечами. – К тому же это были проститутки, которые всю жизнь спят с оккупантской солдатней.

– Понятно.

Я кивнул, стараясь придать себе действительно понимающий вид, и пошел на чердак дежурить.

На рассвете, когда мои веки начали наливаться свинцовой тяжестью, я заметил в оптический прицел подозрительное шевеление в конце улицы. Мгновенно встряхнувшись, я обвел взглядом всю доступную для обозрения площадь и убедился, что случилось самое худшее. Тут и там виднелись пробковые шлемы передвигавшихся гуськом вооруженных людей, вьетнамцев и французов. Я попытался ухнуть совой, но со сна у меня осипло горло, и ничего не получилось. Тогда я выстрелил в сторону пробковых шлемов и что есть мочи закричал: «Нас окружают! Подъем!!!» Внизу мгновенно зашевелились наши, которые, кто в чем был, немедленно приняли атаку и открыли огонь. Видимо, враг не до конца окружил дом, потому что инициатива сразу перешла в наши руки. Мои точечные выстрелы на поражение достигали цели в хорошем, выгодном соотношении к бесполезной трате пуль врагами. В каждом из этих солдат мне виделся каратель из камбоджийской деревни, участник расправы над семьей кхмерского проводника. Он говорил мне, что, уходя, они не погнушались утащить с собой скромные запасы риса, рассчитанные на семью. Точно так же в районе Тан Тхуан каратели, как правило, не только расстреливали и угоняли в лагеря семьи, заподозренные или облыжно обвиненные в пособничестве коммунистам, но и делили между собой их нехитрое имущество. Так происходило здесь, так происходило во всех пригородах «красного пояса». Отбившись от врага, мы сразу же начали отступать. Помню, когда мы перешли границу города и оказались в чаще, Хой догнал меня, положил руку мне на плечо, и сказал: «Вот теперь подумай и представь себе, что ждет женщин и детей района Тан Тхуан».