Садриддин Айни - Смерть ростовщика

— И эту сумму я прибавил не без причины, — объяснил Кори Ишкамба. — Ведь в городе я каждый день или, по крайней мере, через день угощаюсь у моих должников. Конечно, я не буду ходить сюда из города и требовать угощения от тебя! Вот за это я и прибавил тридцать одну теньгу! Если ты будешь угощать меня каждый день или через день — как это делают мои должники горожане, — то это обойдется тебе за год много дороже. Жалея тебя, я снял этот тяжелый расход с твоей шеи, присчитав взамен всего тридцать одну теньгу!

— Ладно уж, поступитесь этим! — сказал, обращаясь к Кори Ишкамбе, арбоб Хамид. — Ведь чем может угостить дехканин? Разве что дынями, арбузами да луком! Как поедет Хамра Рафик в город продавать их, так завезет вам сколько-нибудь взамен угощения!

Кори Ишкамба милостиво согласился, наиб составил документ, обещав, что он завтра же поставит на него печать в канцелярии кази-калона. Завтра Хамра Рафик получит у наиба документ, передаст его господину Кори, возьмет деньги, уплатит то, что причитается содержателю чайханы, а остальные деньги передаст арбобу Хамиду, чтобы тот поделил их в соответствии с принятым решением между всеми, причастными к делу.

Наиб, его люди и Кори Ишкамба сели на лошадей, собираясь в обратный путь. Все присутствующие выстроились двумя рядами, готовясь проводить их до ворот. Не успел отряд выехать со двора, как к наибу подбежал какой-то юноша и закричал:

— Турамурод вернулся!

Турамурод был тем самым дехканином, в убийстве которого обвиняли Хамра Рафика. Однако наиб не придал этой вести особого значения. Он даже сделал вид, будто ничего не слышал. Но дехкане, стоявшие у ворот, подняли крик. Со всех сторон слышалось:

— Турамурод вернулся! Теперь ясно, что Хамра Рафика оклеветали. Отдайте деньги Хамра Рафику! Спасите беднягу от разорения!

Вскоре подошел и сам Турамурод и стал здороваться с жителями селения. К нему подбежал Хамра Рафик и весь дрожа вскричал:

— Здороваться будешь потом! Пойдем со мной, покажись наибу, скажи скорей, что я тебя не убивал!

Турамурод поспешно направился к наибу и низко ему поклонился. Хамра Рафик сказал наибу:

— Спросите теперь у него самого, убивал ли я его, знал ли я, куда он ушел.

Наиб с видимой неохотой спросил Турамурода:

— Где ты пропадал?

— Я, — ответил Турамурод, — пять лет служил арбобу Рузи. Ни одежды новой не видел, ни сыт не бывал. А тут дошла до меня весть, что моя сестра, выданная в Азизабад, лежит больная. Я попросил у хозяина пять тенег, чтобы сходить повидать ее, — он не дал. Это меня сильно обидело. Вот я и решил сбежать от него. Выйдя из кишлака с Хамра Рафиком, на полпути я ушел от него, не сказав, куда иду. Когда я услыхала {30} 30 Когда я услыхала — так в тексте (прим. В.С.) , что Хамра Рафик, как мой убийца, попал в тюрьму, я сказал себе: «Будь что будет» — и вернулся, чтобы его освободить.

— Господин, я имею заявление, — поднял руку арбоб Рузи и приблизился к заместителю казия.

— Говорите!

— Я похоронил родителей этого парня, затратив на это двести тенег. Его самого кормил, одевал, растил. На это ушло тоже не меньше двухсот тенег. А когда парень подрос, вместо того чтобы помогать мне и своей ничтожной службой погасить долг, он сбежал. Прошу вас, посадите его в тюрьму и накажите. Пусть для других мальчишек-сорванцов это служит примером. Когда он, раскаявшись, станет биться головой о стенку, поручите его мне, чтобы он отслужил в моем доме свой долг за похороны отца и матери и за расходы на него самого!

— Вы правы, — сказал наиб арбобу и, обратившись к своим людям, приказал: — Ну-ка свяжите этому юнцу руки да погоните его за лошадьми. А после того, бросьте его в тюрьму при моей канцелярии.

Служители наиба схватили Турамурода. Видя это, дехкане, которые радовались его возвращению, надеясь, что это принесет пользу Хамра Рафику, в огорчении говорили друг другу:

— Стало еще хуже. Лучше бы ему не возвращаться!

Но сам Турамурод засмеялся.

— Люди, у которых в груди есть сердце, плачут, что же ты смеешься? — спросил Хамра Рафик.

— Мне тридцать лет. Я поступил в услужение к арбобу Рузи двадцатипятилетним юношей. Бог сотворил меня безусым и безбородым. А смеюсь я над тем, что если раньше богачи присваивали себе труд своих слуг, то теперь мой хозяин украл у меня и отрезок жизни — он зовет меня, взрослого человека, мальчишкой! Удивительно, что и их милость наиб, вслед за хозяином, также назвали меня мальчиком!

— У тебя изо рта еще материнским молоком пахнет, а ты говоришь, что тебе тридцать лет! — присоединил свой голос Кори Ишкамба.

Заместитель казия не оставил безнаказанной насмешку Турамурода и приказал своим людям дать ему несколько ударов камчой и гнать лошадей, чтобы скорее убрать его с глаз долой.

Отряд наиба выехал из селения. Дехкане, которые смеялись при его приезде, забавляясь комическим видом Кори Ишкамбы, теперь забыли о смехе и провожали отряд наиба гневными проклятиями и ругательствами.

То, что Кори Ишкамба нашел дорогу в кишлак, сельским богатеям не понравилось. Особенно сердило это арбоба Рузи — крупнейшего ростовщика селений Сангсабз и Бульмахурон. Он не хотел идти на уменьшение своих доходов, давать ссуды за шесть процентов. У него не было достаточно крупного капитала, чтобы соперничать с таким богачом, каким был Кори Ишкамба. Впрочем, больше, чем деньги, его интересовала возможность захватить дехканскую землю и закрепостить дехкан. Сделать это, давая ссуды под малый процент, было труднее и требовало более долгого времени. Он понимал, что если даже и будет брать меньше, чем Кори Ишкамба, то и в этом случае они предпочтут обращаться к ростовщику-горожанину: Кори Ишкамбу не привлекает их земля, он не пойдет в кишлак, не станет заниматься земледелием.

Арбоб Рузи не мог преградить Кори Ишкамбе путь в кишлаки ни при помощи сельских властей, ни угрозами; он знал, что заместитель кази-калона, близкий друг городского ростовщика, в любой, момент защитит своего приятеля.

Поразмыслив, арбоб все же утешился. Ему помогли в этом наблюдения за животными. У арбоба была лошадь. Через некоторое время он купил вторую и поставил в ту же конюшню. Поначалу обе лошади, когда им давали корм, кусались и лягались. Ни та, ни другая не могли как следует поесть. Однако постепенно они привыкли друг к другу и стали дружески делить и ячмень и клевер. Когда одна лошадь насыщалась, в то время как другая еще продолжала есть, она ласково почесывала зубами шею подруги или ее круп.

Были у арбоба Рузи и две собаки. Хотя обе они выросли на одном дворе и привыкли друг к другу, стоило бросить кость, как они затевали такую драку, что шерсть летела клочьями. Они кусались с такой яростью, что морды покрывались глубокими ранами; в конце концов ни та, ни другая не могли есть.