Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— Кстати, есть какие-нибудь сведения из Варшавы? — спросил Сталин совершенно для Жукова неожиданно, потому что вопрос с восстанием в Варшаве, начатом поляками без согласования с командованием Красной армии, считался как бы закрытым.

— Никаких, товарищ Сталин, — ответил Жуков. — Немцы плотно прикрыли Варшаву с фронта, ни оттуда к нам, ни от нас туда проникнуть практически невозможно. Мы, как вам известно, послали туда своих представителей, но от них давно нет никаких известий. Аэрофотосъемка показывает огромные разрушения города. Немцы вряд ли будут защищать Варшаву: она потеряла для них практическое значение. Они, к тому же, наверняка отдают себе отчет, что мы город в лоб брать не будем.

— Хорошо, но как только Варшава будет освобождена от немцев, сразу же позаботьтесь о ее населении. И еще: пусть Первая Польская армия первой же и войдет в город.

— Будет исполнено, товарищ Сталин.

— Я прочитал вашу записку относительно использования партизанских отрядов для борьбы с националистическими бандами на Украине и в Прибалтике, — продолжил Сталин, остановившись у противоположного конца длинного стола. — А также о том, что вы считаете нецелесообразным в дальнейшем сохранять представительства Главного штаба партизанского движения при штабах фронтов… — И тут же вопрос: — А кто будет командовать этими отрядами в тех условиях, в которых вы предлагаете их использовать? — И сам же ответил: — Мы полагаем, что представительства эти надо оставить, но придать им новые функции. Не вам же командовать этими отрядами… — И Сталин, прищурившись, посмотрел на Жукова в ожидании ответа.

— Я согласен с такой постановкой вопроса, товарищ Сталин, — не замедлил Жуков с ответом. — При условии согласования всех вопросов с фронтовым командованием.

— Само собой разумеется.

Потом был обед. Стол накрыли на пять персон, но за столом оказались лишь трое: помимо Сталина и Жукова, еще и Берия. Сталин, не ожидавший от Жукова такой покладистости, был весел, шутил, выступал в роли радушного хозяина.

Жуков, которого снова начали одолевать фронтовые заботы, слушал не слишком внимательно, на шутки Верховного отвечал скупой улыбкой. Да и с юмором у маршала было туговато.

— Как вы думаете, товарищ Жюков, сильно изменится советский солдат к концу войны? — неожиданно спросил Сталин.

Жуков почувствовал в вопросе подвох, но какой именно, не понял, ответил осторожно:

— Он и сейчас уже изменился, товарищ Сталин.

— В каком смысле?

Жуков увидел, как насторожился Берия, блеснули стекла его пенсне.

— В том смысле, что стал опытнее, увереннее в военном отношении, в нем укрепилось чувство личного достоинства, гордость за свою страну, армию, коммунистическую партию, ее руководителей…

— Такое изменение нашего солдата надо приветствовать, — подхватил Сталин, — а Лаврентий видит в этом нечто отрицательное для политического единства нашего общества.

— Я не в этом вижу отрицательное, — возразил Берия, — а в том, что некоторые наши офицеры, особенно из молодых, как бы заразились декабризмом: и то им не так, и это не этак. А есть и такая категория офицеров, которая считает, что мы предали революцию и интернационализм, молятся на Троцкого.

— Вы, товарищ Жюков, разделяете эти опасения?

— Никак нет, товарищ Сталин, — по-солдатски отрубил маршал. — Что касается симпатий к Троцкому, то об этом я ничего не слыхал. Не исключено, что есть отдельные люди с такими взглядами. Трудно предположить, будто все могут думать совершенно одинаково. Но чувство человеческого достоинства и любовь к родине еще никогда не приносили вреда ни государству, ни самому народу. Я уверен, что эти качества являются одними из цементирующих нашу армию. Как и общество в целом. Без них мы бы не победили. Правда, я не политик, поэтому могу и ошибаться, — несколько отступил Жуков под пристальным взглядом Сталина, но, заметив усмешку Берии, закончил не менее резко: — Что касается критики, то ошибки и недостатки у нас имеются, если речь идет именно об этом.

— Относительно чувства человеческого достоинства и любви к родине вы не ошибаетесь, товарищ Жюков, — согласно кивнул головой Сталин. — Что касается возвращения к троцкизму и псевдореволюционности некоторых представителей нашего офицерства, это тоже не самое страшное. Плохо, что среди этих представителей много молодых людей, которые в троцкизме мало что смыслят. Но они откуда-то берут троцкистские взгляды на современные проблемы, возникающие по тем или иным вопросам. И тут не обходится без определенного влияния извне. В этом и заключена опасность для здоровья нашего общества.

Сталин не пояснил, что это за опасность, а Жуков не стал переспрашивать: все это лично к нему никакого отношения не имеет. Для этого существует НКВД, политические органы — пусть у них и болит голова.

Седой генерал с орденом Боевого Красного Знамени еще времен гражданской войны, с круглой головой, стриженной под ежик, в больших профессорских очках, остановился возле большой, на всю стену, карты Европы и, проведя рукой сверху вниз, заговорил тоном лектора:

— От Бреста на север — до Балтики, на юг — до Черного моря, вдоль всей государственной границы СССР массовое партизанское движение практически отсутствовало. Тем немногим отрядам, которые проникали в эти районы с востока, приходилось вести борьбу не только с немцами, но и с националистическими вооруженными формированиями, созданными в Прибалтике и на Украине. Одни формирования, как, например, в Латвии и Эстонии, возродились сразу же, как только немцы вторглись в приделы СССР, другие, как, например, на Западной Украине, создавались после ее оккупации. Но все они подчинялись немцам, воевали с Красной армией или участвовали в карательных акциях против партизан в составе эсэсовских подразделений гитлеровцев. Часть из этих формирований была разгромлена Красной армией, часть отступила с немцами, но кое-что осталось, чтобы вести разведку в пользу немцев, устраивать диверсии, нарушать связь, дезорганизовывать тыл, препятствовать укреплению на местах советской власти, терроризировать население…

Генерал отошел от карты, вернулся к своему столу, сел, внимательно посмотрел на молодцеватого полковника с зелеными кантами пограничных войск на погонах, единственного слушателя в его небольшом кабинете, на сухощавом лице которого не отражалось ничего, кроме вежливого внимания.

— Все это, разумеется, вам хорошо известно, Александр Петрович, и вы, как командир погранотряда, не хуже моего знаете обстановку в регионе, — продолжил генерал, но уже спокойным, без пафоса, голосом. — И я знаю, что вам приходится постоянно сталкиваться с националистическими военизированными формированиями, опирающимися на ту часть местного населения, которая введена в заблуждение буржуазной пропагандой.