Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— Да, в таких лесах партизанам делать нечего, — покачал головой подполковник Скобелев. — Не то что в наших лесах.

— Да какие из немцев партизаны, — отмахнулся полковник Ножевой. И заключил уверенно: — Не тот народец! Во времена Наполеона только испанцы да русские и партизанили.

На опушке леса притаились мотоциклисты разведотряда.

Подбежал старший лейтенант Чопов, командир полковой разведки. Начал докладывать:

— Товарищ полковник!..

— Сам вижу, лейтенант. Все спокойно?

— Спокойно, товарищ полковник, — подтвердил Чопов. — Даже не верится.

— Смотри, Скобелев. Видишь? — протянул вперед руку Ножевой, другой рукой прижимая к глазам бинокль.

— Вижу.

— Это и есть Мезерицкий укрепленный рубеж. Видал, сколько там всего понатыкано… Мама моя родная!

Впереди, сразу же за опушкой леса, открывалось широкое, слегка всхолмленное пространство, залитое солнечным светом, прорезаемое серой лентой асфальтированного шоссе. Через это пространство с севера на юг тянулись ровные шеренги бетонных надолб. За надолбами виднелись ряды колючей проволоки, едва прикрытые землей колпаки дотов с черными щелями амбразур, бугристые насыпи брустверов изломанной линии окопов. Еще дальше все это повторялось, постепенно поднимаясь на пологую возвышенность. Далее синел такой же молодой сосновый лес, а между двумя линиями укреплений тянулись ровные борозды пашни с белыми языками снега в лощинах, кое-где зеленели квадраты озими. Справа, километрах в двух за бурой стеной фруктовых деревьев, краснели крыши поселка, на его окраине паслось стадо коров. По направлению к поселку двигалась подвода, запряженная парой битюгов. На передке сидел немец в шляпе, подергивал вожжами. И больше нигде ни души. Лишь в самом начале укрепленной полосы торчала нелепая полосатая будка, опущенный шлагбаум перекрывал дорогу, вдоль него вышагивал взад-вперед часовой.

— Вот расчертили сволочи! — изумился полковник Ножевой, опуская бинокль. — Хоть на выставку. Но… похоже, нас не ждут, — подвел он итог своим наблюдениям.

— Похоже, — согласился Скобелев. И тут же засомневался: — Или делают вид, что их там нет, притаились и, как только мы выползем из лесу, тут они нас и накроют. Так уже было под Люблином.

— Да, не нравится мне эта безмятежная тишина. Или немцы до того обалдели, что уже и не соображают, что происходит?

— Не знаешь, что и думать, — продолжал сомневаться подполковник Скобелев. — Впрочем, в сорок первом мы тоже таращились на немецкие танки, которые вываливались невесть откуда. Чем они нас лучше?

— И то верно. Но, как говорится, береженого бог бережет. Давай, археолог, жми к этому шлагбауму на своих трофейных «бенцах». А впереди пустим две «пантеры». Если этот пост и есть все фрицы на обозримом пространстве, хватай их и потроши, пока не расскажут, что у них здесь и в ближайших окрестностях. Роты тебе хватит?

— С избытком.

— Сам поведешь?

— Сам я водил в сорок первом. С тех пор поумнел. Командир разведроты поведет. Старший лейтенант Чопов. Он на этих делах собаку съел. К тому же, знает немецкий.

Старший лейтенант Чопов, лет двадцати шести, со щегольскими усиками, стоял рядом, стегал прутиком по голенищу начищенного до блеска хромового сапога и делал вид, что разговор двух командиров его не касается.

Через полчаса два немецких танка, три тупорылых грузовика с брезентовым верхом, под которым пряталась пехота, двинули из лесу по дороге.

Видно было, как замер часовой у шлагбаума, затем из полосатой будки выскочили двое и тоже уставились на приближающиеся танки и машины. Шлагбаум поднялся, танки проехали, с передней машины соскочили несколько солдат.

Прошло минут десять — ожила рация, и возбужденный голос старшего лейтенанта Чопова доложил:

— Укрепления не заняты, даже мины перед ними не поставлены, собираются начать постановку только завтра. Жду приказаний.

— Двигай дальше, старлей, — приказал Ножевой. — Двигай до пересечения с другой дорогой… Смотри по карте… Видишь Кюстрин? Вот и поворачивай к нему, но в город не заходи, жми до самой реки Одер, там мосты, захватывай их и садись в круговую оборону. Посылаем тебе еще две тридцатьчетверки и самоходку. Командуй. Мы идем за тобой следом. Держи связь. Все.

И, повернувшись к Скобелеву:

— Слушай, почему твой Чопов все в старлеях ходит? Проштрафился?

— Было дело. Правда, не у меня в полку. Подробностей не знаю, но летом сорок второго, когда немец погнал нас к Дону, вроде бы не довел «языка» до своих, да и свою разведгруппу потерял. А тут как раз приказ 227-й — и попал, как говорится, под раздачу. Не повезло. Ну, разжаловали из капитанов и в штрафбат. Там ранили, а уж из госпиталя попал в наш полк.

— В сорок втором, говоришь? Да, тогда так драпали, что разве что на самолете можно было догнать, — коротко хохотнул Ножевой. — Сам бежал до Воронежа, аж пятки сверкали. И не я один. Где уж там чего-то уберечь! Зато чего-чего, а своих не очень-то жалели и берегли… — И заключил: — Но парень, видать, с характером.

— Это уж точно. Но главное — умница и дело свое знает.

— А ты его представь.

— Представлял уже. Без толку.

— Ничего, я поддержу: люблю ершистых. Если захватит мосты… Главное — бумагу составить соответствующую. Впрочем, не будем загадывать. — И, забравшись в свой танк, крикнул: — Не отставай, археолог. Нам приказано захватить плацдарм на той стороне Одера.

Подполковник Скобелев пропускал мимо себя танки. Сперва катили тридцатьчетверки, но не те, что начинали войну, а с более прочной броней, с увеличенной башней и длинноствольным орудием калибра 85 миллиметров. За ними скрежетали гусеницами тяжелые ИСы, самоходки с мощными орудиями, прозванные «зверобоями», для которых немецкие «тигры» и «пантеры» что семечки; за ними катили «студера» с противотанковой артиллерией и зенитками. Потом пошли машины с солдатами его, Скобелева, полка, за ними машины с боеприпасами, походными кухнями. И опять пушки, минометы, «катюши», цистерны с горючим, зенитки. Замыкал колонну батальон танков, артдивизион и пехотная рота прикрытия.

Глядя на все это, и уже не в первый раз, Скобелев не переставал удивляться тому, как изменилась армия за последние два года, какую приобрела мощь. Эта мощь каким-то образом и его самого наполняла мощью, и его солдат, хотя внешне ни он сам, ни они не изменились нисколько: все те же шинели и телогрейки, стоптанные сапоги, всё со следами присохшей грязи, запекшейся крови, с дырами от осколков и колючей проволоки, но лица, но глаза — совсем другие лица и глаза, в них столько достоинства и спокойной силы. А это и есть самое главное.

На перекрестке повернули на Кюстрин. Полковник Ножевой сообщил Скобелеву, что на Кюстрин идут другие отряды, но они несколько поотстали, поэтому город придется брать самим, мосты через Одер тоже и удерживать до подхода основных сил.