Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Над позициями батальонов на небольшой высоте пролетела немецкая «рама». Затем вернулась назад, но уже значительно выше, и стала кружить, постепенно превращаясь в маленькую букашку. Потом завыло, и сразу же несколько снарядов разорвалось вблизи опушки леса. Через минуту еще, но теперь на окраине хутора. А потом пошло-поехало.

Николаенко поначалу смотрел, как вспухают черные разрывы, не достигая правого фланга его взвода, а все больше по линии противотанкового рва. Затем они стали накрывать и все пространство вокруг. Тогда он лег на дно окопа и втиснулся в нишу, вырубленную в боковой стенке. И весь взвод его, за исключением наблюдателей, втиснулся в подобные же ниши, из которых обязательно что-нибудь да торчало: нога, рука, винтовка или автомат. Полчаса или больше Николаенко пролежал в своей нише, вздрагивая от близких разрывов, пока эти разрывы не поползли в сторону железки.

Выбравшись из ниши и отряхнувшись, он глянул на поле и ужаснулся: по всему полю, давя желтеющие хлеба, двигались немецкие танки, точно диковинные жуки-скарабеи на запах конского навоза. И это были не все танки: новые выползали из-за невысокой холмистой гряды, поросшей кустарником, тоже выстраивались в некую линию и следовали за впереди идущими. Во главе клина ползли танки, каких Николаенко еще не видел вживую, а только на картинках, и это были те самые «тигры», о которых поговаривали, что их в лоб не берет ни одна советская пушка. И хотя Николаенко в прошлом уже встречался с немецкими танками, такого количества он еще не видывал, и у него возникло ощущение, что он отсюда живым уже не выберется.

А танки, рассредоточившись по полю, медленно надвигались на позиции батальонов. Именно медленно, а не как в прошлые времена, которые врезались в память Николаенко, то есть стремительно, вздымая снежные вихри.

— Чёй-то они, а? — спросил Мамаев, которого тоже изумило необычное поведение немецких танков.

— А черт их знает, — ответил Николаенко, сдвинув на затылок каску. — Думаю, что хотят раскрыть нашу оборону, где пушки, а где что. Или боятся мин.

— А наши-то — а? Тоже, значит, подпускают поближе, — хохотнул Мамаев. И добавил: — С тебя пример берут, командир. Небось, до командира корпуса дошло, как ты тут фрицев приголубил.

— Не я один, — нахмурился Николаенко. — Я и вообще-то один раз всего и выстрелил.

— А-а, не в том дело, сколько раз ты выстрелил, а в том, что мы вовремя стрелять начали. А чуть бы раньше или позже, может, и половины бы не приконтрили.

— Не думаю, — не согласился Николаенко. — Штрафники — им назад дороги нету. Но два пулемета и автоматы — много бы наших положили.

— Это точно, — легко согласился Мамаев, который был года на два старше своего командира, и еще недавно каждое приказание его встречал снисходительной усмешкой.

Николаенко не отрывал глаз от бинокля, доставшегося ему от убитого немецкого офицера. В бинокль танки выглядели еще более устрашающими. Он стал считать их, насчитал тридцать штук и сбился: танки маневрировали, постоянно перестраиваясь, лишь штук пять тяжелых двигались уступом впереди остальных, покачивая длинными стволами пушек. Но вот из-за косогора выползло десятка два или три бронетранспортеров, приблизились к последним танкам, с них посыпалась пехота и стала вытягиваться в две густые цепи.

— Вот почему они еле-еле ползли-то, — догадался Мамаев. — Ну, теперь держись.

И точно: танки взревели моторами, окутавшись сизым дымом, и прибавили ходу. Однако метров через триста-четыреста головной танк подорвался на мине и закрутился на месте, разматывая гусеницу. За ним еще два. И тогда откуда-то из-за железной дороги ударили «катюши». Огненные стрелы, прочертив дымные следы, врезались в землю, вздымая вверх черные султаны и белое термитное пламя. Через несколько мгновений вой реактивных снарядов покрыл все звуки, а поле вместе с холмистой грядой превратилось в кипящую огненно-черную лаву. Одновременно с «катюшами» из лощины, поросшей лесом, долбили и стапятидесятидвухмиллиметровые гаубицы. От их снарядов вздрагивала земля, черные комочки чернозема сыпались по стенкам окопа. От этой мощи у Николаенко возникло такое чувство, что теперь-то фрицам точно будет каюк, потому что в таком огненном аду вряд ли что может уцелеть.

Но «катюши» отыграли, замолкли гаубицы, от ударов чьих тяжелых снарядов закладывало уши, постепенно уплыл за железку дым и улеглась вздыбленная земля, лишь со стороны железки продолжали упорно бить несколько противотанковых орудий. И стало видно, как танки медленно пятятся назад, скрываясь за косогором, а десяток, не больше, горят там и сям, выбрасывая белесый дым. Зато от густых цепей пехоты мало что осталось.

— Здорово! — воскликнул Мамаев. — Силища какая, командир! Это им не к теще на блины ходить, мать их Гитлера вдоль и поперек! — И, глянув назад, воскликнул: — Смотри! Смотри! А у соседей-то!

Николаенко обернулся.

У соседей, что расположились за железной дорогой, судя по всему, дела складывались не лучшим образом. Было видно, как немецкие танки утюжат окопы, как там и сям по полю бегут наши солдаты, падают, вскакивают и снова бегут к хутору, откуда по танкам бьют «сорокопятки». И танков немецких на той стороне железки вроде бы поменьше, чем было здесь, и бронетранспортеров, однако что-то случилось — и обороняющиеся дрогнули и побежали. Правда, не все: кое-где в окопах оставались наши бойцы, они стреляли, бросали гранаты и бутылки, и два танка уже горели, вот и еще один загорелся, но основная масса танков и пехоты уже миновала окопы и стремительно приближалась к хутору. По ним от леса ударили наши пушки, черные кусты разрывов тяжелых снарядов вырастали там и сям, вот и еще загорелся немецкий танк, и еще чуть подальше, залегла пехота, оставшиеся танки начали пятиться, часто стреляя в сторону хутора, где уже горело ярким пламенем несколько хат…

— Воздух! — раздался истерический крик, и Николаенко увидел множество немецких самолетов, летящих на небольшой высоте.

— Ну ты скажи, как у них, однако, четко дело поставлено! — удивлялся Мамаев. — А наших соколов что-то я ни разу не видел. Спят, что ли, туды их за ногу?

Между тем почти над позициями взвода Николаенко с десяток «юнкерсов» начали падать вниз, заваливаясь на крыло, и Николаенко снова втискивался в свою нишу и вздрагивал от ударов тяжелых бомб, со страхом думая о том, что полутораметровый слой земли над ним может рухнуть на него и раздавить, если какая-нибудь бомба упадет рядом: вякнуть не успеешь. А пока заметят да отроют…

После длительной бомбежки и артиллерийского обстрела, после повторной атаки немецких танков и пехоты, батальоны десантников, опасаясь окружения, начали отходить к лесу. Но и здесь не задержались тоже, потому что где-то западнее немцам удалось прорвать нашу оборону, и то ли командованию фронтом стало понятно, что противник пытается взять в клещи 69-ю армию и приданные ей части, а по всему по этому следует выровнять линию фронта, то ли командир дивизии решил, что не стоит зря гробить свои батальоны. И батальоны один за другим стали покидать свои позиции, но исключительно те, у кого имелась связь с командованием полков или дивизий, а у кого не имелась или к кому не сумели добраться посыльные, те оставались на месте, с недоумением поглядывая на уходящих соседей. Немцы же, видя это, стали наседать, заговорила их артиллерия и минометы, и батальоны, застигнутые в чистом поле, стали разбегаться, все перемешалось и перепуталось.