Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

До сих пор Матову это более-менее удавалось, и, надо думать, именно поэтому он уже дважды удостаивался высокой чести быть приглашенным на доклад к самому Сталину. Но работа, проведенная подполковником по анализу сложившейся в районе Прохоровки обстановки перед контрударом двух армий и двух корпусов сверх того, танкового и механизированного, требовала завершения и срочной отправки в Генштаб генералу Угланову подробного доклада. Конечно, наблюдения и выводы Матова уже не могут ничего изменить, как и доклады других представителей Генштаба, но какие-то коррективы в развитие предстоящих событий Генштаб и Ставка внести могут. В крайнем случае, его оценки лягут в основу анализа предстоящих событий и их результатов, какими бы они ни оказались, а выводы из них помогут Красной армии использовать полученный опыт и не повторять допущенных ошибок.

Трясясь и подпрыгивая вместе с машиной на разбитой дороге, Матов мысленно составлял отчет о проделанной работе, который с нетерпением ждет генерал Угланов. И главный вывод, который Матов считал обязанным довести наверх, это тот, что контрудар подготовлен плохо: командиры танковых корпусов и бригад, стрелковых корпусов и дивизий не имеют представления, с каким противником они встретятся — результат плохой работы разведки всех уровней; плацдарм, с которого начнется атака корпусов, изрезан оврагами вдоль и поперек, развернуться большой массе танков негде, маневр крайне ограничен, что признают все, от командиров танковых бригад до командующего фронтом. Более того, взаимосвязь между соседними подразделениями, между танкистами и пехотой, а тех и других с артиллерией не налажена, рекогносцировка на местности произведена по месту расположения противоборствующих войск вечером десятого и днем одиннадцатого июля, а за ночь противник продвинулся к самой окраине Прохоровки, захватив те пространства, на которых было удобно разворачиваться для атаки сотням боевых машин; артиллерия распылена по отдельным частям, не сведена в кулак на главных направлениях, патронов и снарядов по одному-полтора боекомплекта на танк, орудие и пехотинца, хотя практика показала, что надо не менее трех. И, наконец, последнее: аэродромы Второй воздушной армией генерала Красовского настолько удалены от линии фронта, что это становится чуть ли ни основным препятствием для эффективного действия наших истребителей, а связь с командованием авиационных подразделений так и не налажена должным образом в результате шестидневных боев, оставаясь в том же зачаточном состоянии. В результате всего вражеская авиация господствует в воздухе, нанося огромные потери нашим войскам, нарушая проводную связь, деморализуя необстрелянные полки и дивизии, командование которых иногда не способно предотвратить бегство рядовых и младших командиров с занимаемых позиций при одном появлении танков и пехоты противника.

Если исходить из всего этого, то есть если признать правоту оценок и выводов подполковника Матова, то контрудар с этих позиций необходимо отменить, встретить противника хорошо организованной обороной и контратаками по флангам наступающих эсэсовских дивизий. Но Матов понимал, что контрудар никто отменять не станет: слишком много в него было вложено надежд как со стороны командования Воронежским фронтом, так и Ставки, что новая перегруппировка танковых корпусов на виду у противника приведет к не менее тяжким последствиям. Не исключено, что Ватутин, Василевский и сам Ротмистров хорошо понимают, какому риску они подвергают танковую армию, единственное подобное однородное соединение в Красной армии, не имея ни опыта использования его, ни продуманного обеспечения и подготовки самого удара. Тогда на что они надеются? Скорее всего, на почти тысячу танков, которые, двигаясь лавиной, раздавят, несмотря на потери, вражескую оборону и все и всех, стоящих на ее пути. И не столь уж важно для командования фронтом, какая часть уцелеет и прорвется в немецкие тылы. Главное — результат: раздавить и прорваться. Все остальное потом. По-другому, то есть умно, без навала, мы воевать все еще не умеем. В этом все дело.

К такому нерадостному заключению пришел подполковник Матов в итоге тщательного анализа обстановки накануне решающих событий. Оставалось факты и эти заключения перенести на бумагу и отправить по спецсвязи в Москву.

И это еще не все из того, что он мог бы включить в свой анализ. Сверх того он мог бы добавить, что штаб Воронежского фронта практически обезглавлен тем, что его начальник генерал Иванов отправлен командующим фронтом Ватутиным в 69-ю армию в помощь командующему этой армией генералу Крюченкину, что сам маршал Василевский сидит на КП у генерала Ротмистрова, что, таким образом, по мнению Матова, аналитический аппарат фронта разорван на части, и это тоже может сказаться не в лучшую сторону в управлении войсками.

Очень хотелось Матову добавить и это самое «сверх того», но, во-первых, подобное добавление выходило за рамки его полномочий; во-вторых, он знал, что такое распыление продиктовано лично Сталиным, считающим, что нечего им, большим генералам, протирать штаны, сидя вдали от фронта, коли все время жалуются на слабую подготовку в профессиональном отношении многих генералов поменьше. А генерал Крюченкин, к которому ехал теперь Матов, и был из тех, кто не соответствовал своей должности даже в мирное время, что и отмечено в его «личном деле»: «…способен командовать полком, но не выше». Однако вся штука в том, что этот Крюченкин в гражданскую командовал конной дивизией, и ни где-нибудь, а в Первой конной армии, к нему хорошо относились как сам Буденный, так и Ворошилов, считавшие, что характеристика — это одно, а дело — совсем другое, что Крюченкин, хотя и горлопан и склонен к своеволию, делом доказал свою преданность революции и партии большевиков. Но одно дело — командовать конной дивизией в гражданскую войну, когда исход сражений решали именно массы, сходящиеся на поле боя штык в штык и сабля на саблю, и совсем другое, когда требуется маневр в первую очередь техникой, а во вторую — человеческой массой. Однако неповоротливая мысль генерала Крюченкина не поспевала за стремительными событиями, а постоянно рвущаяся связь командующего со своими войсками еще больше усугубляла и без того критическое положение, в котором находились корпуса и дивизии 69-й армии.

Наконец, подполковник Матов имел основание подозревать, что маршал Василевский, зная неуступчивый характер своего подчиненного, специально отправляет его хотя и на важный участок непрекращающегося ни днем, ни ночью сражения, но и не на самый главный. И это, скорее всего, потому, что Матов уже высказывал свои соображения в штабе армии, а на имя начальника штаба генерала Иванова подал докладную записку, так что и высказывания, и записка, судя по всему, дошли до маршала Василевского и в особый восторг его не привели. Еще Матов знал, что далеко не все его доклады с места событий доходили до генерала Угланова, теряясь в ворохе других докладов, из которых кто-то отбирал лишь то, что полагал необходимым подать наверх, то есть самому Сталину.