Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

— Так точно: видел.

— Вот то-то и оно. Надеюсь, других объяснений не требуется.

И генерал Иванов приказал, чтобы его соединили с генералом Крюченкиным.

Младший лейтенант Николаенко лежал в воронке от снаряда или бомбы, довольно просторной даже для двух человек. Их и было двое, только второй был мертв, и от него уже немного пованивало. Но Николаенко за те дни, что он участвует в атаках или отражении атак противника, успел привыкнуть ко всему и старался не думать, хорошо или плохо то, что он видел и к чему быстро привык. Видимо, не думали и другие, стараясь делать свое дело в силу своего умения и опыта.

Уже вторую атаку полк гвардейской воздушно-десантной дивизии предпринимает в течение часа на хорошо укрепленные позиции гренадерского полка СС, который в сумерках минувшего вечера выбил десантников из совхоза «Октябрьский», а затем оттеснил их к самым окраинам села Прохоровка. И вторая атака, не поддержанная даже собственными орудиями и минометами, захлебнулась в крови, едва густые цепи гвардейцев вышли на открытую местность.

Николаенко лежал в воронке, понимая, что раньше или позже немцы стрелять перестанут, и если то, что останется от полка, не поднимут в новую атаку, то можно будет короткими перебежками вернуться в свои окопы. Опять же, при условии, что таковой приказ последует от командира роты, тому, в свою очередь, от командира батальона и так далее, а уж он-то, младший лейтенант Николаенко, в этой цепочке самый последний, и часто до таких, как он, приказы даже не доходят, теряясь где-то посредине. Или если его, Николаенко, того самого… Но об этом вообще лучше даже не вспоминать, а то, как говаривал сорокадвухлетний запасник из Алма-Аты фотограф дядя Коля Серегин, самый пожилой из нового пополнения, наклацаешь на свою голову. С теми, кто тогда из взвода смог вырваться из фактического окружения, дяди Коли не оказалось: может, убило, может, взяли в плен. И тех пятерых молодых казахов тоже. Но лучше бы убило, а то… Впрочем, и об этом тоже лучше не думать.

Младший лейтенант Николаенко лежал в воронке и ждал приказа. Или окончания артиллерийского, минометного и всякого прочего обстрела со стороны противника. Он был уверен, что дождется того или другого. Тут главное — не паниковать. Мертвый солдат, лежавший рядом с ним, ему не мешал. Солдат был не из его взвода, и даже не из его полка: другие полки их же дивизии еще вчера пытались отбросить немцев от Прохоровки. Но не отбросили: не хватило силенок. И Николаенко, не имея представления, зачем отбивать именно этот совхоз, когда отдали множество подобных совхозов, хуторов и сел за минувшие сутки, был почти уверен, что это всего лишь прихоть командира дивизии, продолжающего исполнять вчерашний приказ, гробя при этом зря своих солдат и офицеров. Важно, что немца, если еще не остановили окончательно, зато заставили топтаться на месте, воюя за отдельные холмы, хутора и совхозы-колхозы. Выдыхается немец, сообщил вчера штабной политработник, напутствуя полк в атаку, выдыхается, но все еще пыжится что-то доказать своему фюреру, который решил взять реванш за Сталинград. Шиш ему с маслом, этому фюреру! — закончил он, сложив комбинацию из трех пальцев под одобрительный смех слушателей.

Приказа, однако, все не было и не было, хотя обстрел явно пошел на убыль. И это было странно. И что теперь делать ему, командиру взвода? Самому вставать во весь рост и поднимать свой взвод? А если он остался единственным офицером из всего батальона? Что тогда? О том, чтобы поднимать взвод без приказа, тем более роту, а уж о батальоне и говорить нечего — подобное в голову Николаенко не приходило. Как это так, чтобы он, всего-навсего младший лейтенант, и такое? Хотя в газетах писали, что не только младшие лейтенанты, но иногда сержанты и рядовые проявляли инициативу в подобных случаях. И будто бы даже где-то там какая-то медсестра. И становились Героями Советского Союза, — кто посмертно, а кто с вручением и тому подобное.

И мысль Николаенко потекла в этом направлении.

Ну, предположим, он встал и крикнул: «За родину! За Сталина! Ура!» Предположим даже, что сразу же его не убило. Такое тоже случается, хотя и редко. Предположим далее, что поднял не только батальон, но и весь полк. А куда его вести? И как? Что надо взять совхоз и выгнать оттуда эсэсовцев, — это понятно: такая задача перед ними была поставлена с самого начала. Более того, комбат, — но уже не капитан Борисов, раненый при бомбежке, а его бывший начштаба старший лейтенант Увальников, — всем командирам роты указал ориентиры и сектора атаки на совхоз, а уж комроты, — и опять же совсем другой, потому что старлея Фоминых убило той же бомбой там же, на опушке леса, — а лейтенант Грушинский из третьей роты, — показал на схеме два дома на окраине совхоза, которые должен захватить взвод младшего лейтенанта Николаенко. Но даже при всем при этом Николаенко не знал, как ему поступать дальше, если бы он поднял батальон в атаку и что делать после захвата окраинных домов. Ведь не исключено, ко всему прочему, что поднимать совсем не обязательно и даже вредно. Скажем, командование поняло, что при таком сильном огне со стороны немцев надо этот огонь предварительно подавить артиллерией или авиацией, а уж потом пускать батальоны. И то в сопровождении хотя бы десятка танков и самоходок, потому что все сразу не подавить даже «катюшами», что-то да останется, и танки с самоходками тут были бы весьма кстати. Вот у немцев все именно так и построено. Потому что немцы…

В воздухе опять истошно завыло, заставив Николаенко еще плотнее прижаться к земле. Разорвавшаяся метрах в пяти упругим хлопком крупнокалиберная мина выбросила по сторонам визжащие осколки, упругой взрывной волной заложило уши, к горлу подступила тошнота, на Николаенко посыпалась земля, иные комки очень даже крупного калибра — они так больно били по телу, прикрытому лишь пропотевшей гимнастеркой, что Николаенко после этого взрыва еще долго лежал, ощупываясь и прислушиваясь к тому, что творится за пределами его убежища, и ни о чем не думал.

В это же самое время на командном пункте полка сошлись двое: командир дивизии полковник Небогатко, получивший взбучку от командира корпуса с угрозой отдать его, полковника, под трибунал, если его дивизия не вернет совхоз «Октябрьский», и командир стрелкового полка подполковник Ящурков, чей полк, уже потерявший в первой атаке более сотни убитыми и не счесть сколько ранеными, сейчас лежал в полукилометре от окраины совхоза под убийственным огнем противника, а все вместе — по цепочке сверху вниз — от командующего 5-й гвардейской армией генерал-майора Жадова.

И вот теперь полковник Небогатко разносил на все корки своего бывшего товарища по пехотному училищу, которое они одновременно закончили в начале двадцатых, а затем и по ускоренным курсам повышения квалификации для среднего комсостава, а затем и по академии. Однако в данном случае важен не только смысл, но и слова. Как раз ради этих слов Небогатко велел всем покинуть командный пункт полка, потому что с глазу на глаз можно не выбирать ни слов, ни выражений. И начал он, не выбирая ни того, ни другого, задыхаясь от гнева, не остыв еще от взбучки, полученной от командира корпуса: