Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

Вместе с подполковником Ланцевым он забрался в вездеход, где сидели три автоматчика во главе с сержантом.

Машина тронулась, прошла между двумя домами, выкатила на пустынную улочку, повалив угол плетня.

Возле плетня старуха в черном платке, держа в руках католическое распятие, перекрестила вездеход широким крестом и что-то пробормотала вслед.

— Запуганный народ эти белорусы, — заметил Ланцевой. — И что примечательно: в деревнях ни одного мужика, никого из молодежи: ни парней, ни девок. Старики да дети. То ли попрятались, то ли в партизанах. Вторую такую деревню встречаем, чтобы целая, а то почти одни головешки.

— Почему же запуганные? — удивился Алексей Петрович. — Самые партизанские места.

— Ну да, конечно, только мы партизан еще не встречали, — поправился Ланцевой.

— Много танков потеряли? — спросил Алексей Петрович.

— Если не для печати, то почти четверть. И главное, не столько от немцев, сколько всякие поломки. Да и механиков-водителей, чтобы с опытом, не так уж много. В основном молодежь, из пополнения. Но пока катим.

С обеих сторон вдоль лесной дороги, которая отродясь не видывала такого движения, прячась в тени деревьев, стояли танки и самоходки, «студебеккеры» с цистернами, с прицепленными противотанковыми пушками, зенитными полуавтоматами, кухнями, с ящиками боеприпасов, цистернами с горючим, с пехотой, густо занавешенные еловыми лапами и всякими ветками, так что сверху казались лохматыми глыбами, а снизу — чем-то маскарадным, шутовским, невсамделешным. Вокруг некоторых танков возились чумазые механики, слышался стук железа по железу…

Из этого тесного многообразия техники опытный глаз Алексея Петровича выхватил несколько немецких «пантер», «тигров» и «фердинандов», выделяющихся своими резко обрубленными контурами и дульными набалдашниками, тупорылых машин с бронированными кузовами, из которых торчали спаренные стволы «эрликонов» — скорострельных зенитных установок швейцарского производства.

— Идем на полном самообеспечении, — похвастался подполковник Ланцевой. — Комбриг у нас мужик хозяйственный. Вон, даже немецкие зенитки прихватили. А чего? Никто не знает, как оно обернется. Прем напропалую. Вчера вечером нарвались на немецкую танковую колонну. А у них ужин. Ну что пожгли, а что взяли тепленьким. Бедному Ивану все по карману. Теперь у нас впереди немецкие танки идут — для маскировки. Умора! — И тут же, будто спохватившись: — А вы давно из Москвы? Как там она? Живет?

Алексей Петрович не успел ответить, а подполковник Ланцевой уже перескочил на другое. Видать, привык слушать только самого себя. Или спешил выговориться перед столичным газетчиком, чтобы тот, описывая подвиги бригады, подал их так, как этого хотелось замполиту.

— Сейчас вот переправимся, зальемся горючкой и вперед! — возбужденно говорил он. — До Минска-то всего сто километров! Представляете? Как снег на голову! Они и пикнуть не успеют. Только бы нас куда-нибудь в сторону не повернули, — полувопросительно глянул Ланцевой на своего пассажира.

Алексей Петрович пожал плечами, делая вид, что ему не известно содержание пакета, хотя, напутствуя его, ему сказали в штабе армии — так, на всякий случай, если с самолетом что случится, — что Петрадзе должен повернуть на юго-запад, через Шацк и Узду выйти на Столбцы и по возможности захватить железнодорожный и шоссейный мосты через Неман.

Полковник Петрадзе оказался высоким и неожиданно грузноватым для танкиста человеком. Двухдневная щетина обметала его еще моложавое широкое лицо до самых глаз, так что казалось, будто лицо вымазали сажей. Прочитав бумагу, он протянул ее своему замполиту, только после этого взгляд его черных глаз помягчал, и он энергично встряхнул руку Алексея Петровича.

— Опять не повезло, — произнес он смеясь. — Думал: возьму Минск, поставят мне памятник, как князю Багратиони, люди будут приходить и говорить своим детям: смотри, вот стоит грузин Тенгиз Петрадзе из Кутаиса, он освободил столицу братской Белоруссии. А? Так хорошо думал. Не получилось. Ладно, будем брать Столбцы. Послушайте, подполковник, почему Столбцы? Не знаете?

— Я думаю, что как только возьмете эти Столбцы, — откликнулся Алексей Петрович, непроизвольно улыбаясь, — так сразу же выясним, почему у них такое название.

— Вы хотите остаться с нами? — спросил полковник Петрадзе, глядя, как по гати, переваливаясь с боку на бок, медленно ползет немецкая трофейная самоходка, утапливая в болотную жижу бревна и ветки.

— У меня задание редакции: написать очерк о вашем рейде по тылам немцев, — соврал Алексей Петрович, зная по опыту, что скажи он, что оказался здесь по собственной инициативе, Петрадзе может и заартачиться: не любят воинские начальники брать на себя ответственность за людей из чужих ведомств, за которых могут спросить. Впрочем, не отправит же он его назад…

— Ну, если задание, тогда поедем. Только это не рейд по тылам, а прорыв, наступление. Вот как они нас в сорок первом, так теперь и мы их. И еще: чур, не высовываться.

Алексей Петрович, смеясь, поднял вверх руки. Впрочем, он и не собирался высовываться: времена, когда надо было доказывать свою храбрость, миновали, репутация у него и так вполне подходящая для фронтового корреспондента, а опыт говорил, что убивают не всегда тех, кто впереди.

И они покатили. Алексей Петрович ехал все в том же вездеходе, только теперь на его бортах были намалеваны кособокие красные звезды, сквозь которые проступали белые кресты. Вездеход двигался где-то в середине колонны, между двумя грузовиками с пехотой. Жара, пыль, вонь отработанного бензина и солярки. И полная неизвестность.

Время от времени далеко впереди вдруг возникала стрельба, отрывисто тявкали танковые пушки, им гулко вторили самоходки, колонна замирала, молодые солдаты в машинах вытягивали шеи, пытаясь что-то разглядеть, проходило минут десять-двадцать, стрельба затихала, звучали команды, взревывали моторы, голубоватая дымка окутывала проселок, в этой дымке причудливо струились солнечные лучи, и движение возобновлялось.

Иногда стрельба возникала сбоку, и довольно близко. И опять молодые солдаты на идущей впереди машине тревожно вытягивали в сторону стрельбы тонкие мальчишеские шеи, блестя из-под тяжелых касок испуганными глазами.

У Алексея Петровича стрельба особой тревоги не вызывала: за три года войны он научился по характеру стрельбы определять, что там происходит: немцы ли атакуют, наше ли фланговое сторожевое охранение столкнулось с какой-то группой, и, наконец, кто кого одолевает. Спокойно вели себя и разведчики, сопровождавшие Алексея Петровича.

Раза два миновали свои же танки, застрявшие по причине какой-то неисправности, возле них ремонтные летучки и злые танкисты, ковыряющиеся в моторах. Все одно и то же, одно и то же…