Юрий Федоров - Шелихов. Русская Америка

— Ну, ну, — торопил Михаил.

Шелихов медлил с ответом. Молчал и Измайлов. Голиков же, в фальшборт вцепившись, вот-вот, казалось, прыгнет за борт. Богатство — да ещё какое! — лежало на берегу. И надо было только колотушку потяжелее взять в руки и бить направо и налево. Бить и собирать драгоценные шкуры ворохами.

Шелихов прикинул так: «Спустить сейчас ватагу на берег за зверем, потом шкуры мочить надо, мять, выделывать, сушить — времени пройдёт много. А «Симеон и Анна» у Уналашки ждёт. Нет, не до охоты сейчас. Останавливаться нельзя. Зверь ещё впереди будет».

— Нет, — сказал, — на остров пойдём.

— Как?! — изумлённо и испуганно воскликнул Михаил. — Вот он, зверь-то. Бери только...

Лицо у него сморщилось, собралось неестественно в кулачок. Губы нехорошо смялись.

— Нет, — ещё раз повторил Шелихов. — К Уналашке идти надо. Зверь от нас не уйдёт.

— Ну, знаешь, Григорий Иванович. — Михаил сжал кулаки. Жадность его жгла. — Да мимо такого богатства никто не проходил.

— Люди не ждут, — глянул ему в глаза Григорий Иванович, — разумеешь?

Голиков отступил на шаг и головой затряс. Забормотал слова неразборчивые.

Но Григорий Иванович ещё раз повторил, обрезав:

— Нет.

На том разговор и кончился.

К Уналашке подходили через несколько дней.

Шли в дождевой мороси, реденьком тумане, но с ветерком. Узлов пять судно делало, поставив брамсели. Туман разлетался под бушпритом, тёк над водой. А море всё в ряби дождевой. Посмотришь и плечами передёрнешь: знобко так-то станет. У мужиков лица были бледные, хмурые. Измайлов покрикивал. Бодрил команду.

Остров Уналашка показался слева по борту. Выступил из моря крутой гривой сопок. Прибойная волна толкалась в прибрежные камни, одевала их пеной. К бережку такому не подойдёшь. Расшибёт. Распорет о камни.

Надо было искать подходящую гавань.

Пошли вокруг острова.

Шелихов беспокойно шарил глазами: где паруса «Симеона и Анны»? Бежал взглядом по волнам, по бухточкам, врезающимся в остров. Но парусов не было.

Ладонью лицо, мокрое от дождя, вытирая, Шелихов всё вглядывался и вглядывался в колеблющиеся в тумане очертания острова. Угрюмые берега. Тяжёлые скалы. Туман ползёт серый по скалам, по кустарнику. Цепляется за ветви. На такую землю человеку не очень-то хочется, хоть он и давно истосковался по берегу. Это как в избу зайти заброшенную. Толкнёшь дверь, висящую косо на ржавых петлях, и она застонет, жалуясь, и нехотя сени перед тобой откроет. Полы щелясты, по которым давно никто не ходил, дрязг и мусор в углах, а в лицо пахнет нежилым духом древесной гнили и холодного горького дыма. И дальше, через порог, ступишь только по великой нужде.

А есть избы, что и за версту к ней тянет путника. Дымок над крышей весёлый, и оконца приветливо светят, как улыбку дарят. Здесь уж ноги сами поспешают.

Так и острова в океане. Есть такие, что навстречу моряку из воды, как праздник, встают.

— Земля! — закричат с мачты. — Земля!

И в голосе этом столько ликующей радости, что иной, и век на сухопутье проживя, такого не услышит.

Но есть и иные, к которым судно и из дальнего плаванья подходит, а его будто тянут на верёвке.

Хмуро и неприветливо взглядывала Уналашка на моряков.

Шелихов осунулся за последние дни, нос вытянулся. Волновался много.

Вдруг, как в сказке волшебной, за скалой открылась бухта — и широка, и удобна, и защищена от ветра. А бережок за гладью бухты — ну луг прямо-таки российский. Ровный, зелёный, манящий. Избёнки только на краю его не торчало, да коровёнок с колокольцами на шеях не было видно.

Измайлов повеселел, глядя на лужок тот. Мигнул Шелихову на зелёную травку.

У капитана губы были синие. С ночи стоял на вахте. Сырость проняла до нутра.

Галиот дальше за скалу прошёл и здесь — правда, как в сказке — не избёнка, не стадо бурёнок пёстрых, а мачты корабельные открылись взору.

— Мачты! — ахнул кто-то на палубе.

Галиот «Симеон и Анна» спокойненько на якоре стоял, в глубине бухты укрывшись от ветра. Паруса убранные на реях чистенько занайтовлены, и российский флаг полощет на корме.

От неожиданности такой Измайлов даже запоздал манёвр сделать для входа в бухту. Поперхнулся. Закашлялся. Руками взялся за бока. Но развернули галиот всё же и в бухту лихо вошли. Увидели — на стоящем на якорях галиоте засуетились люди. Шелихов разглядел, как на палубу капитан Бочаров выскочил, напяливая капитанскую треуголку на голову, а мужичонка какой-то тощий, с верёвок, между мачт протянутых, стал срывать порты да рубахи. Ватажники с «Трёх Святителей» узнали его:

— Смотри, Мишка-то Кривой, подштанники рвёт!

Мужичка вертлявого, видно, Бочаров пугнул крепким словом, и тот нырнул в низы галиота. И тут дымком с берега потянуло таким знакомым и зовущим, что многие стиснули зубы. В груди защемило. Увидели: за галиотом, на зелёном лужку, костерок горит и над ним висят котлы. По запахам, принесённым ветром, не пустые.

— Ну, — сказал Измайлов, — во второй раз «ура» будем кричать Бочарову?

— А что, — радостно ответил Шелихов, — я готов хотя бы и в десятый, ежели и дальше таким молодцом будет.

И сорвав шляпу, закрутил ею над головой.

У Измайлова от радости усы стояли торчком. Лицо порозовело.

Через полчаса суда ошвартовались борт о борт, и вся ватага высыпала на берег.

По плечам друг друга мужики похлопывали, в спины кулаками бухали, и уж разговоров было, разговоров — казалось, и не унять. Рады были — так удачно всё складывалось.

Шелихов велел разводить костры и вешать котлы. Радость так уж радость. Сказал:

— Съестного припаса не жалеть.

Костры мигом из плавника сложили и навесили котлы. Огонь весело заплясал под котлами. Наталья Алексеевна засуетилась: там сольцы подбросить, здесь полешко под котёл подсунуть или мужичка какого, жаждущего пробу снять, пугнуть. Пенку-то схватить охотнички всегда есть.

Бочаров рассказал, как они, заблудившись в тумане, сутки ждали «Трёх Святителей», а затем только пошли к островам Алеутским, Но острова обошли не с севера, как «Три Святителя», ас юга. Дотошно описал, где и что видели, сказал, что зверя по южному берегу Уналашки приметили много гораздо. Тут в рассказ встрял Голиков.

— Надо бы байдары на воду поставить и за зверем пойти.

Всё беспокоился о добыче.

— Да, зверя взять можно хорошо, — Измайлов его поддержал.

Ватажники загорелись.

— Это точно. Что там впереди ещё будет, а и здесь трюмы набьём доброй рухлядишкой.

Шелихов рта не открывал.

Самойлов сказал, что за зверем людей можно и берегом послать:

— Путь-то недалёк.

Взглянул на Григория Ивановича. Тот хмурился. И Самойлов, поняв, что у Шелихова своё на уме, замолчал.

Степан вперёд выступил: