Том Холт - Песенка для Нерона

Ну так вот, прямо у меня перед носом разворачивалось фантастическое представление: Рим Полыхающий — трагикомическая экстраваганца в двенадцати одновременно идущих частях, а я, как обычно, смотрел в другую сторону. Нет, я даже не воспринимал себя, как зрителя: наоборот, я вскарабкался на сцену и буквально проломил дорогу к роли. Думая об этом в сказочном алхимическом свете ретроспективы, я могу понять, почему истинных римских аристократов так раздражают попытки уважаемых людей выступать на сцене в компании актеришек. Вот, например, горящий Рим, трагедия космических пропорций, пожирающая жизни десятков и сотен несчастных ублюдков, богатых и бедных; а вот я, неприметный маленький грек, осмелившийся использовать ужасающую катастрофу и качестве фона для своей собственной заурядной пьески, своего личного побочного сюжетца. В данном случае все было еще хуже, потому что я пошел дальше. Я сам послужил причиной проклятого пожара, приведя в сюжет Александра с его склонностью при малейшем затруднении поджигать декорации. Вы знаете, как много людей свято верят в то, что Луций Домиций Нерон Цезарь учинил Великий Пожар только для того, чтобы создать живописный фон для своего «Падения Трои» под аккомпанемент арфы? Так вот, это как раз неправда; но не подлежит сомнению тот абсолютно достоверный факт, что Гален Афинянин, представитель совершенно другого артистического жанра, учинил Пожар на Долгой улице просто в качестве мизансцены (надеюсь, это правильный термин) в его балете для трех идиотов и контуженой девицы под названием «Спасение Луция Домиция». Боюсь, безо всякого аккомпанемента, но чего вы ожидаете, ангажируя всякий сброд?

Не вполне уверен, что я хочу этим сказать. То есть какой-то смысл тут определенно имеется, и его на раз бы извлекли Сенека, Петроний Арбитр или Ювенал, но вместо них у вас есть только я. Возможно, вы сами сможете его найти — в таком случае потрудитесь дать мне знать. Это если предположить, что я буду все еще жив, когда вы прочтете эти строки.

В общем, я оказался во внутреннем дворе, окруженный горящими зданиями, мечущимися людьми, которые налетали на меня и наступали на ноги, в компании Александра и Хвоста, не говоря уж о ядовитой змее Бландинии, которая, кстати, проспала все представление, что твоя престарелая тетушка, ради которой пришлось выдержать смертный бой за билеты в первый ряд. При это я думал примерно следующее: дерьмо. Ну что ты наделал? Мы же здесь ради того, чтобы спасти жизнь Луция Домиция, а он как раз в одном из этих больших зданий, только что превратившихся в пепел. Очень неумно. Мог бы придумать чего получше.

— Не стойте просто так! — завопил я. — Сделайте что-нибудь!

Александр и Хвост посмотрели на меня так, будто я был капитаном корабля, заштилевшего посреди моря, который вдруг тыкает пальцем в небо и говорит: нам туда. Ну, нельзя их винить, я только что выдвинул определенно не самое дельное предложение в жизни. Но я не знал, что делать, меня совершенно ошеломила быстрота, с которой события сменяли друг друга, не говоря уж о невообразимых масштабах сотворенной мной лажи. Не каждый день крестьянский паренек из провинции вроде меня поджигает величайший город мира. Если хотите, можете называть это сценическим мандражом.

Затем маленький тлеющий уголек приземлился Бландинии на лоб и она с визгом очнулась. Она выпрямилась, качнулась вперед, как водевильный пьянчужка, поймала равновесие, оглянулась и выдала несколько терминов, знать которые девушке совершенно не пристало.

— Вы, идиоты, — сказала она, показывая, что способна мгновенно оценить обстановку. — Что вы наделали?

Мне кажется, она угадала, как развивались события, с первой же попытки; это называется «женская интуиция». Так или иначе, мы были не в настроении объяснять, поэтому ничего ей не ответили.

— Ладно, — сказала она, и можно было расслышать щелчок, с которым ее мозги встали на место, как шарниры большого молосского замка при повороте ключа. — Пять к десяти, что он в обеденном зале, который должен быть там, — она указала на дверь на дальней стороне двора. Дверь была окружена пламенем, как настенной росписью, а снизу величественно выплывали клубы дыма.

— Ты уверена? — спросил я.

— На все сто, — сказала она. — Давайте, двигайте.

Мы двинули, и я не нахожу этому ни единой причины, кроме ее приказа. Примерно так солдаты подчиняются указаниями вышестоящих командиров, не задаваясь лишними мыслями. В общем, Александр плечом вперед обрушился на дверь, не оставив жалкой деревяшке ни единого шанса. Она превратилось в вихрь щепок и мы влетели внутрь, угодив в облако дыма столь густого, что его можно было намазывать на хлеб ножом.

Больше я ничего разглядеть не успел, потому что споткнулся обо что-то и полетел мордой вперед на мозаичный пол — хрясь!

Оказалось, что споткнулся я о труп, и мне очень жаль, что я не знаю, кем он был при жизни, потому что бедолага спас мою жизнь, хотя, наверное, и не имел такого намерения. Александр и Хвост пронеслись мимо, нырнули в густой дым, а мгновением позже оттуда раздался ужасающий грохот, как будто обрушились стены или потолок. Что-то тяжелое и совершенно смертельное.

И это был последний раз, когда я их видел. Только что они были здесь — могучие, быстрые, огромные идиоты, милейшие парни — я сужу по тому, что они были на моей стороне, мало ли, что поджигали время от времени город. В следующий момент их не стало; погибли ли они мгновенно под рухнувшей кладкой, были ли завалены и задохнулись в дыму, находились ли они еще в сознании, когда до них добрался огонь — увы, я просто не знаю этого. Они выпрыгнули из моей жизни так же внезапно, как и ворвались в нее, и таков был их конец.

Проклятье, думал я, выскакивая оттуда как кролик с подпаленной задницей. Бландинии тоже нигде не было видно — может быть, ее накрыло тем же обвалом, но почему-то я сомневался в этом; такие как она не умирают, если только их со всей решительностью не умертвить.

Не важно. Мы пытались спасти Луция Домиция, но затея с самого начала была обречена на неудачу, и я очень, очень сожалел, что вообще начал действовать. Мне по сей день неизвестно, скольких жизней стоила идея, сперва казавшаяся такой неплохой. Все это целиком моя вина. Извините.

В любом случае, это был конец всего. Луций Домиций, два повара-гладиатора, а возможно, и сука Бландиния тоже — практически все, кого я знал в Риме, были теперь мертвы, а я, как всегда, остался совсем один и в полной заднице. Я побрел через двор, даже не думая бежать. Какой смысл? В тот момент я бы не слишком переживал, если бы горящее бревно рухнуло на мою тупую голову и стерло меня из этой истории.

— Гален? — произнес голос у меня за спиной. — Кой хрен ты тут делаешь?