Том Холт - Песенка для Нерона

Он сморщился.

— Да не очень, — сказал он. — Но все равно получается ерунда. Вот я — самый ненавидимый из римских императоров, но все эти типы гоняются за мной потому, что думают, что я греческий торговец сказками, который в жизни никому не причинил вреда. Это только лишний раз показывает — совершенно неважно, кто ты и что ты, важно, что люди о тебе думают.

Ну, с этим я спорить не собирался. Луций Домиций не сказал ничего достаточно умного или веского, чтобы спорить с ним, а кроме того, он ухитрился при этом наступить на толстый пучок оголенных нервов (не думаю, впрочем, что сам это понимал), так что я хотел только сменить тему.

— Ладно, — сказал я. — Мы наконец для разнообразия действительно свободны и безгрешны. Дальше что?

Он пожал плечами.

— Что ж, — сказал он. — Не будь мы бесправными и нищими, мы могли бы заняться чем угодно — отправиться на охоту в Месопотамию, или пуститься в путешествие по Эгейскому морю, или удалиться в сельский дом и провести остаток жизни, переводя «Одиссею» на латынь ямбическим стихом. Проблема в том, что у нас нет ни денег, ни возможности их заработать, так что мы по-прежнему крепко заякорены в говне. Единственная разница с прежними временами заключается в том, что наше положение ничуть не хуже, чему у пятидесяти тысяч других бедолаг в этом городе. Если посмотреть с этой точки зрения, то наши свобода и безгрешность ничего особенного нам не дают.

Похоже, он выбрал этот день для провозглашения пошлейших банальностей.

— Дальше что? — повторил я. — Останемся здесь или отправимся куда-нибудь еще? Если хочешь знать мое мнение, то я, пожалуй, насытился пока что городской жизнью. По-моему, в ней слишком много нежелательных сторон.

Он вздохнул.

— Если мы решим куда-нибудь отправиться, нам придется идти пешком, — сказал он. — Это исключает самые привлекательные варианты, например, занятие скотоводством в Вифинии или паломничество в Афины за уроками нравственной философии.

— Не знаю, — сказал я. — Всегда есть корабли.

Он вздернул голову.

— Плавать зайцем, — ответил он. — Значит напрашиваться на неприятности.

— О, но мы не будем плавать зайцами. Мы можем отработать проезд, как нормальные люди. Мы оба владеем этим ремеслом после того зерновоза.

— Верно, — признал он. — Но к чему все эти трудности? Если мы официально мертвы, ничто не мешает нам остаться в Италии. Мы годимся для сельхозработ точно так же, как и для корабля. Если вспомнишь, мы тогда сбежали только потому, что заметили Стримона.

— Брось, — сказал я. — Ты не выдержишь работы в поле. Я же там был, помнишь?

— Проблемы были только из-за шута-хозяина и его тяжеловесных мотыг. На нормальной ферме…

Я прервал его.

— На нормальной ферме, — сказал я, — будет нормальный управляющий. Он тебе не понравится, можешь мне поверить. Он уработает тебя до смерти и скормит свиньям, а паек твой сопрет. Проблема хозяйств, достаточно больших, чтобы нанимать людей на стороне, — продолжал я, — заключается в том, что ими владеют богатые римские ублюдки, которые воображают себя владыками всего сущего. Возможно, из-за того, — добавил я для пущего беспристрастия, — что они таковыми и являются. Поверь мне на слово, тебе там очень не понравится.

Он задрал бровь.

— Твое мнение, надо думать, основывается на многолетнем опыте сельхозработ в Италии, — сказал он. — Который ты получил, должно быть, когда я спал или смотрел в сторону. Но вообще я думаю, что ты прав, — он вздохнул. — Пасторальные идиллии — удел поэтов, вроде Вергилия Марона, и мы оба знаем, сколько от них вреда, когда их принимают всерьез. Даже стыдно, что я поэт.

— Согласен, — сказал я. — Однако погоди, мне тут кое-что пришло в голову.

— О боги. Ну?

Я призадумался.

— Ты же мертв, так?

— Можно и так сказать.

— По мнению всех заинтересованных сторон вы официально мертвы — и ты, и Каллист. Никто больше не станет нас искать. Правильно?

— Будем надеяться на это, во всяком случае.

— Прекрасно. Так что же мешает тебе зарабатывать нам на жизнь тем способом, в котором ты хотя бы наполовину разбираешься?

Он нахмурился.

— Создание проблем? Не думаю, что это привлекательное деловое предложение.

— Пение, — сказал я нетерпеливо. — Игра на арфе, вот это все. Ты же всегда говорил, что единственной причиной, по которой ты не можешь этим заниматься, был страх, что тебя кто-нибудь узнает. Ну так вот, теперь это не проблема, так? Допустим, кому-то твоя песенка покажется смутно знакомой… не думаю, что такое случится, но просто предположим. Кто-нибудь услышит тебя и подумает: боже, парень поет в точности, как Нерон Цезарь, а может, это он сам и есть? Он побежит к префекту и скажет: представляете, Нерон-то Цезарь, оказывается, не умер, он жив и играет на арфе у придорожной винной лавки в Калабрии. Далее предположим, просто для простоты, что префект не засунет этого типа в камеру, чтобы протрезвел; предположим, что он отнесется к нему всерьез. Он напишет в верха, а в ответе будет сказано: не смеши нас, в деле указано, что Нерон Цезарь мертв, равно как и его двойник-грек, за которым мы следили десять лет. Префект доволен и приказывает кляузнику проваливать нахрен. Свободны и безгрешны, как и было сказано. И поэтому можем начать для разнообразия зарабатывать на жизнь честно, а не прятаться по переулкам от рыночных патрулей.

Он вздернул голову.

— Я не стану этого делать, — сказал он. — Слишком опасно. Ты же слышал этого Поллиона; и гладиаторов тоже, Александра и Юлиана… жаль, не удалось попрощаться и поблагодарить из, кстати. Похоже, я по гроб жизни им должен.

— Не меняй тему, — быстро сказал я.

— Ладно. В общем, ты слышал. Они все были бешеными фанатами. Предположим, они услышат, как я играю во дворе таверны или в чьем-нибудь доме, на приеме. Они сразу меня узнают; и их не собьет с толку отлуп префекта, потому что они-то будут уверены, что правы.

— Ладно, — сказал я. — Но они и не причинят нам никакого вреда. Поднесут выпить, может быть. Такой риск я готов потерпеть.

— Ты не понял, — пробурчал он. — Они начнут трепаться: знаете, кого я вчера видел в забегаловке Пеллегрина?..

— И их собеседник, с кем бы они не говорили, предложит им в следующий раз не выходить на солнце без шляпы. Даже если эти твои мифические поклонники и поверят, то больше никто. Да ладно тебе, — сказал я. — Взгляни на ситуацию разумно, Бога ради. Что, по-твоему, больший риск: исчезающе малый шанс напороться на психа, которому нравится твоя музыка или встреча со взводом солдат, когда мы завалим первую же аферу? Ну, пока нам везло, но если уж говорить об удаче, то дно кувшина уже начинает проглядывать. А помимо жульничества и твоих песен на кой хрен мы еще способны? Да ни на кой.